Зато он очень любил свою маму. Жизнь и преступления еврейских гангстеров - Роберт Рокауэй

рассказал ему со всеми подробностями, как он убил Шульца. И якобы закончил свой рассказ словами: «Это было похоже на шоу Дикого Запада». Для Танненбаума так и осталось неясным, что он имел в виду.

Судебное разбирательство проводилось в июне 1941-го. Чарли вел себя на скамье подсудимых очень жестко и бескомпромиссно. Но его невозмутимость затрещала по швам, когда в зале суда появились потрясенные родители. Было ясно, что он не сможет вынести их присутствия на суде. Он решил избавить свою семью от этого позора, сведя свое оправдание к nolo contendere, что означало отказ от защиты. В случае Уокмана это было равносильно признанию вины.

Чарли сказал, что он изменил свою позицию, потому что не хочет, чтобы «родные и близкие подвергались унижению из-за меня».

Чарли знал, что хорошо, а что нет. И знал, что еврейская община не уважает воров и убийц. Выросший среди евреев в Бруклине, он знал, как его родители и их друзья относятся к обманщикам. Чарли знал, что родители сбившихся с пути мальчиков мучились, ощущая, что они каким-то образом виноваты в злодеяниях сына. Он также знал, что такие родители страдают от презрения соседей. Чарли понимал, сколько горя принес родителям, которые этого не заслужили. Угрызения совести сломили его волю.

Уокман был осужден на пожизненное заключение с тяжелыми работами. До отправки к месту заключения ему предоставили возможность свидания с братом Эйбом. Тот обнимал Чарли и отчаянно рыдал. Полисмены, караулившие Уокмана, слышали, как тот давал наставления Эйбу: «Чем бы ты ни занимался, живи честно. Зарабатываешь двадцать центов в день — и ладно. Если не сможешь зарабатывать на жизнь, получай правительственную помощь. Держись подальше от бандитов и не умничай. Заботься о маме с папой и приглядывай за Ици (младшим братом). За ним стоит приглядывать».

После того как приговор Уокману был вынесен, сыщик Бронкса, который знал мать Голландца Шульца, позвонил ей сказать, что человек, убивший ее сына, приговорен к длительному заключению.

«Я очень рада слышать об этом, — сказала она, — слава Богу».

Сначала Чарли отбывал срок в Трентонской городской тюрьме. Он был образцовым заключенным и заслужил перевод в Рейуэйскую городскую тюрьму в 1952-м. Поведение Чарли было прекрасным, он активно участвовал в тюремных работах.

«Если бы у меня была тысяча таких заключенных, как он, — сказал Уорден Уоррен Пинто, — я бы не волновался. Он простой парень, не то что всякие там крутые, пытающиеся добиться разных льгот. Он никогда ни о чем не просит».

Тюремный психолог охарактеризовал Чарли как «действительно устойчивого человека». Чарли сохранял форму, играя в гандбол, и стал экономен. Уорден Пинто отметил, что Чарли удалось скопить денег на несколько облигаций из восемнадцати центов в день, которые ему полагались.

Семья Чарли никогда не забывала о нем, Кэтрин, его жена, часто навещала его.

В марте 1964-го Чарли освободили досрочно. Ему было пятьдесят шесть, и он был дедушкой. Жена ждала его за воротами тюрьмы. За все эти годы она не пропустила и пары воскресных визитов.

Уокман и его жена отошли от тюрьмы и сели в голубой автомобиль, который вел Эйб. Чарли вернулся домой после двадцати двух лет заключения. Он стал продавать молнии и всякую мелочь для одежды и больше никак не «светился».

Он умер счастливым, окруженный родными и близкими. Но в истории он остался как человек, который, по выражению самого Чарли, «вляпался в дерьмо», убив Голландца.

Мейер Лански любил своих детей, двоих сыновей и дочь, и тоже держал их подальше от своей криминальной деятельности. Док Стэчер, который был коротко знаком с Лански, говорил, что Мейер был другом своих детей, обожал их.

Первая жена Лански Анна «была против его занятий, но ничего не могла поделать. Она боялась, что дети пойдут по его стопам». Несмотря на заверения Лански, что «он никогда не будет вовлекать детей в дела», она постоянно беспокоилась.

Но Мейер знал, что говорил. Его первый ребенок, сын Бернард, прозванный Бадди, родился в 1930-м. Мальчик был жизнерадостный, но у него был поврежден спинной мозг. Он навсегда остался калекой. Мейер помогал ему всю жизнь.

Пол, второй сын Мейера, родился в 1932-м. Он рос нормальным и здоровым. Лански хотел, чтобы его младшего сына приняло американское общество. В 1950-м Пол Лански поступил в Уэст-Пойнт — самостоятельно, без всякой помощи отца. Лански очень гордился успехами Пола и не уставал о них рассказывать. Мейер любил навещать сына в Военной академии США и брал туда свою семью на пикник.

То, что его сын закончил академию, дало ему чувство, которое не могло ни с чем сравниться, — он добился чего-то в Америке.

Похожее чувство он испытал и в 1952-м, когда Дуайт Эйзенхауэр стал президентом. Отец одного из товарищей Пола был другом Эйзенхауэра, и Лански получил приглашение на инаугурацию. Лански подумал было, что это какая-то ошибка.

Он написал письмо, благодаря, но намекая, что некоторые высокопоставленные лица могут счесть его присутствие на церемонии неуместным.

Ему ответили, чтобы он обязательно приходил. Приглашающий признавался, что у них в клубе такие же автоматы, как и у Лански в казино, а во время сухого закона ему приходилось пить контрабандное виски Лански. Лански был удивлен и польщен, но прийти отказался.

Пол закончил Уэст-Пойнт в 1954-м в звании капитана и с дипломом инженера. В 1962-м он на год уехал во Вьетнам одним из первых консультантов, отправленных туда администрацией Кеннеди. К тому времени у него были жена и ребенок. Выполняя обещание, данное жене, он ушел в отставку, вернувшись из Вьетнама. Вместе с семьей Пол перебрался в штат Вашингтон, где работал в строительной компании, а потом на заводах «Боинга». И с криминальными структурами никогда не соприкасался.

У Мозеса «Мо» Анненберга доходы были выше, чем у любого американца во времена Великой депрессии, включая самого Генри Форда.

Во времена безработицы и очередей за хлебом Мо зарабатывал более шести миллионов долларов в год. Мо контролировал систему информирования на скачках, без чего ни один букмекер не смог бы работать.

«У нас позиция вроде английской, — как-то признался он одному из зятьев, — на беговом поле мы владеем тремя четвертями земного шара и сохраняем баланс».

Никто никогда не подозревал Мо в недооценке собственной личности.

Можно сказать, что Мо был для американских букмекеров тем же, чем Арнольд Ротстейн для бутлегеров и наркоторговцев. Он поставил это дело на коммерческую основу.

Мо родился в Восточной Пруссии в 1877-м. Его отец Тобиас иммигрировал в Чикаго в 1882-м и стал там мелким