Боль - Маурицио де Джованни

«Я тебя понимаю», — подумал Ричарди.

Через несколько минут в дверь постучал Понте:

— Извините, комиссар. Заместитель начальника хотел бы поговорить с вами в своем кабинете.

Ричарди устало вздохнул, встал из-за стола и пошел в просторную комнату в глубине коридора. Еще до того, как подойти к двери, он почувствовал уже знакомый острый и пряный запах — аромат дикого леса. Гарцо был не один.

— Ах, дорогой Ричарди! Прошу вас, входите! Будьте как дома! Вы ведь уже знакомы с синьорой Вецци?

Напротив заместителя начальника сидела, закинув ногу на ногу, Ливия. Как обычно, одетая в черный костюм, строгий и в то же время чувственный. Вуаль на шляпке была поднята, Ливия курила. Ее великолепные черные глаза не отрываясь смотрели на Ричарди, рот тронула едва заметная улыбка. Она походила на пантеру, готовую и уснуть, и погнаться за добычей — все равно.

— Синьора Вецци прочла в газете радостную новость о том, что убийца арестован, и пришла поздравить нас, — продолжал говорить Гарцо. — Она сказала, что расскажет о том, как довольна проведенным следствием, своим знакомым из самых высших кругов власти в Риме. И даже лично нашему любимому дуче, поскольку дружит с ним и его женой. Она пожелала увидеть вас, чтобы поздравить.

Ричарди остался стоять, глядя Ливии в глаза. Продолжая смотреть на него, она повернулась к Гарцо.

— Синьора Вецци придает нашей работе слишком большое значение. В сущности, нам нужно было бы провести более тщательное расследование. Возможно, нам всего лишь… помогла удача, когда виновный признался сам.

Гарцо забеспокоился и недовольно взглянул на него. Но этот взгляд не был замечен, комиссар продолжал смотреть на вдову.

— Что вы говорите? Наш Ричарди, как всегда, слишком скромен. На самом деле арест стал результатом тщательного и, как написано в газете, неустанного поиска. Я лично — и синьора, конечно, будет так добра, что запомнит это и потом расскажет, — я лично часто давал комиссару оперативные указания, и, руководствуясь ими, мы загнали преступника в угол. Он признался лишь под давлением неопровержимых улик, которые мы собрали. Разве не так, Ричарди?

Теперь в голосе Гарцо явно звучала угроза. Ливия продолжала улыбаться, курить и смотреть на Ричарди.

— Я не сомневаюсь, что к успешному результату привела работа всей вашей… бригады, да, она называется так. Но я имела возможность не посредственно наблюдать за работой комиссара Ричарди и могу засвидетельствовать, что его ничто не отвлекает. Он — прекрасный человек и первоклассный специалист.

Гарцо не привык, чтобы его отодвигали в сторону, и, как всегда, попытался оседлать волну.

— Он действительно один из наших лучших сотрудников. Главная причина нашего успеха, как вы справедливо отметили, синьора, бригады, умение выбирать подходящих людей и ставить их на подходящие места. Разве не так, Ричарди?

Комиссар продолжал смотреть на Ливию, она по-прежнему смотрела на него и улыбалась. Но после того как его окликнули во второй раз, Ричарди не мог не ответить.

— Доктор Гарцо говорит хорошо. Все, что он сказал или скажет, было, есть или будет хорошо. Что касается меня, синьора знает, я делаю то, что должен делать. По крайней мере, пытаюсь. Теперь я могу идти?

Ливия кивнула, не переставая улыбаться.

— Идите, Ричарди! — выдохнул сквозь зубы Гарцо. — И помните то, о чем мы говорили с вами раньше.

Примерно через два часа после этого в дверь комиссара постучался сын Майоне, шестнадцатилетний подросток, которого Ричарди несколько раз видел с отцом.

— Добрый день, комиссар. Папа хочет знать, можете ли вы прийти к нему в кафе «Гамбринус» на площади Плебисцита. Он сказал, что должен с вами поговорить.

— Спасибо тебе, я выхожу сейчас же.

В штатской одежде Майоне выглядел полицейским еще больше, чем в форме. Ричарди не понимал почему. Может быть, дело в манере носить шляпу или слишком прямой осанке. Но ошибиться невозможно — это полицейский.

Бригадир ждал Ричарди за тем столиком, куда обычно садился и сам Ричарди, чтобы съесть слойку в час завтрака. Когда комиссар вошел, Майоне привстал со стула, но Ричарди жестом остановил его и тоже сел.

— Я заказал вам кофе и слойку.

— Спасибо. Учти, я плачу за обоих, ты еще не получил премию. Твой сын вырос. Поздравляю тебя. Он похож на… свою мать.

— На Луку он похож, комиссар. Можете прямо сказать, я же не слепой. Как две капли воды. На днях он сказал, что хочет стать полицейским. Мать заплакала и выбежала из комнаты. Я должен был дать ему пощечину, а вместо этого крикнул: «Никогда больше этого не говори! Это позорная профессия. Лучше быть преступником».

— Не говори глупостей, ты же так не думаешь. Мальчик должен делать то, что хочет. И когда перед ним пример такого упрямого осла, его отца, желание вполне естественно.

— И, может быть, желает стать комиссаром, не в обиду вам будь сказано.

— Я не обижаюсь. Итак, что ты раскопал?

— Я виделся с Малышкой, ходил туда, где он живет, к церкви Сан-Николо да Толентино. Вам бы стоило на него посмотреть, в женском халате, волосы подняты вверх и сколоты женской заколкой. Я даже не сразу его узнал, потому что привык видеть с косметикой на лице. Он сказал: «Бригадир! Как я рад! Вы наконец решились?» Еще чуть-чуть, и я бы избил его ногами! Сказать такое мне! Во всяком случае, он привел меня туда, где живет, — в подвальный этаж без окон — и даже угостил суррогатным кофе. Я объяснил ему, что нам нужно, он уже все знал. Похоже, наша подруга довольно известна в этих кварталах. По правде говоря, Малышка сразу же спросил меня, для чего мне нужны эти сведения. Я ответил, прежде всего, чтобы я не отправил его на каторгу за оскорбление невинности. А он сказал: «Ладно, я понял. Я в вашем распоряжении, бригадир». И начал говорить.

На лице Ричарди, который жевал кусок слойки, мелькнула улыбка.

— А почему эта синьорина довольно известна?

— Прежде всего, она красива. Еще она умеет читать и писать и учит этому тех детей, которые не ходят в школу, а таких большинство. Следующая причина самая заманчивая. Несколько месяцев она жила с мужчиной, которого в квартале прозвали Певец. Его имени Малышка не знает. Ее тогда прозвали Любовь Певца и продолжают так называть, хотя эти двое больше не живут вместе.

— И с каких пор они не живут вместе?

Майоне достал из кармана пальто листок с записями, взглянул на него и ответил:

— Он говорит, примерно с Рождества.

— Конечно, примерно с Рождества. Это естественно.

— Почему «естественно»?

— С Рождества все и началось. Тогда у нее появился Вецци. И синьорина под каким-то предлогом выселила Певца из своего дома. Ты догадываешься, кто этот Певец?