Ты такой светлый - Туре Ренберг

Дел масса!

Похоже, Лив Мерете была права.

Не могу найти подходящих слов, чтобы описать это. Того человека – того невыносимого человека – нет. Того, что в нем таилось, нет. Я просыпаюсь по утрам в этом благословенном, залитом солнцем доме, распахиваю глаза и прислушиваюсь к своим ощущениям – что скрывается у меня под вéками, течет в моих жилах?

Пытаюсь распознать!

С подозрением.

Осторожно.

Там ли оно? Это тяжкое, непостижимое?

Нечисть. Личинки. Насекомые.

Нет ли их там?

Нет.

Их там нет.

Я встаю. Вступаю в этот день. Поднимаю Магнуса на руки. Я сияю, и он сияет вместе со мной. Обвиваю жену руками за талию, ее кожа пылает под моими ладонями.

Пытаюсь распознать.

Нет ли их там?

Нечисть. Личинки. Насекомые.

Нет.

Нет.

Нет.

Я свободен, я знаю, что я тот человек, которого я знаю.

Надо сказать, я нахожу нашего соседа чрезвычайно к себе располагающим. Его зовут Йорген, и он совершенно не похож на меня: невысокий, полноватый, спокойный и как‐то уверенно осторожный, если можно так выразиться. Он слишком добрый для нашего мира, это сразу видно, и в нем чувствуется целиком хорошее нутро, хорошее целиком; много ли подобных людей встретишь на жизненном пути?

7 апреля 2014

Я работаю уже несколько дней. Втягиваюсь понемножку. Женщина за тридцать, по всему телу очаги воспаления. Мужчина хорошо под восемьдесят, за свою жизнь нарубивший столько дров, переделавший так много тяжелой ручной работы, что теперь едва может шевелить пальцами, не говоря уж про сжать в кулак. Девушка семнадцати лет, беременная от местного парня. Мужчина под пятьдесят с необъяснимыми болями в животе.

Сегодня я достал с полки Элиота.

Нервно подрагивающими пальцами.

Стоит ли мне читать его сейчас?

“В прошлом году ты закопал в саду мертвеца —

Дал ли он побеги?”

Я прислушиваюсь к себе.

Тихо.

Хожу, кошусь сам на себя.

15 апреля 2014

Умираю со смеху. Я собираюсь в Лондон, на футбольный матч! Я зашел к Йоргену, а он фанатеет от команды “Вест Хэм”. Стоит в коридоре и растерянно держит в руке лишний билет на майский матч против “Тоттенхэма”, потому что приятель, с которым он обычно ездит, в этот раз не может. На Йоргене надета форменная вестхэмовская футболка (да-да, до такой степени), и я вдруг возьми да и скажи: – Давай я с тобой поеду!

Умираю со смеху.

Я – и на футбольный матч в Англию.

Лив Мерете безумно обрадовалась, когда я ей сказал. Привстала на цыпочки – до чего же она красива! – бросилась мне на шею и расплакалась.

– Ты вернулся, – сказала она.

17 апреля 2014

В ноябре я пытался покончить с собой. Попробовал разогнать машину и направить ее в скальную стену. Сдрейфил.

Во мне опять звучит плач.

Несколько недель сиял свет.

Теперь погас.

Почему это происходит со мной?

22 апреля 2014

Я четыре дня не выхожу на работу. Лив Мерете в отчаянии. Я лежу в спальне, шторы опущены. Я не в состоянии встать.

Не смотрю Магнусу в глаза.

Папа болеет, говорю я и поворачиваюсь к нему спиной.

Иди в школу, говорю я.

Пожалуйста, говорю я, не приставай.

Спроси у мамы, говорю я.

Потом, Магнус, говорю я.

Непрекращающийся плач.

26 апреля 2014

У меня больничный до конца недели. Мне просто необходимо взять себя в руки. Хуже всего, что у меня чувство: это никогда не прекратится. Когда я такой, Лив Мерете не в состоянии находиться рядом со мной. Чего она только не испробовала, говорит она, у нее руки опускаются. Ты лежишь и лежишь, Стейнар, говорит она, лежишь, и я не узнаю тебя.

Как это могло случиться со мной? Не представляю. Я пытался проанализировать свою жизнь в последние годы. Не найду ли я там того, что могло послужить толчком к последующему. Толчком к тому, чтобы тьма сжала меня в своих тусклых, липких объятьях. Ничего не вижу. Ничего, кроме главной моей мощной силы – света, который всегда исходил от меня. Это единственная причина, которую я могу указать. Неужели это месть за то, что я всегда ощущал такую радость?

Мне нужно заставить себя подняться. Через пару недель я вроде бы собираюсь с соседом в Англию. Какой конфуз. Думаю, он не подозревает, что я тут валяюсь.

Когда нужно общаться с людьми, мне пока удается выглядеть вполне здоровым. Если общение не затягивается, я ухитряюсь казаться совершенно здоровым и веселым.

Быть Стейнаром.

Я его ненавижу. Стейнара.

29 апреля 2014

Тьма.

Пожирает меня.

И отрыгивает другого.

1 мая 2014

Лив Мерете сегодня уехала к родителям в соседний поселок на выходные и забрала с собой Магнуса. А вчера она зашла ко мне. Я лежал в постели, не хотел – нет, не мог – встать. Она заплакала и села на пол (она садится, как ребенок, попой), взяла мою руку, погладила ее и сказала, что вынуждена защитить себя и Магнуса. Я кивнул, отвернувшись к стене, и сказал, что и я этого хочу. И не хочу, сказал я, чтобы они хоть секунду волновались обо мне из‐за того смехотворного, дурацкого и идиотского, что происходит со мной… или во мне.

Ни единой секунды, сказал я.

Я этого не стою.

Я не достоин вас.

Ты самая большая ценность в моей жизни, сказала Лив Мерете. Но когда ты полностью зацикливаешься на себе, тонешь в этой зацикленности, ты неприятен.

Я это знаю очень хорошо, сказал я.

Завтра мы едем в Лондон. Придется мне надеть маску. Придется нацепить на себя Стейнара.

2 мая 2014

Писать здесь неудобно. Мы живем в Восточном Лондоне в номере на двоих, довольно обшарпанном. Перелет прошел нормально. Я справился: улыбался и слушал. Или притворялся, что слушаю. Йорген все время болтал – о футболе, o “Вест Хэме”, o традициях этой команды, oб игроках. Он совершенно повернут на этом. Знал бы он столько о чем‐нибудь важном, его сочли бы гением.

Мы выпили по паре пива в затрапезном фанатском пабе поблизости. Я вполне справляюсь. Ухитряюсь улыбаться, ухитряюсь заговаривать с персоналом, с незнакомцами за соседними столиками, с администратором гостиницы.

Я ухитряюсь быть Стейнаром. Но под веками у меня прячутся слезы. В пабe я едва удержался от того, чтобы не пододвинуться к Йоргену и не открыться ему. Возможно, он что‐то заметил. Может быть, и надо было открыться, исповедаться, выложить ему всю подноготную? Рассказать, что со мной происходит. Лив Мерете хотела бы, наверное, чтобы я делился тем, что со мной творится. Я отказываюсь, я не готов никому