Тит. Божественный тиран - Макс Галло

— Эти евреи вообразили, что я сдамся, — продолжал он. — Они больше не атаковали нас, настолько уверены в том, что наши ядра не смогут перелететь через стены крепости, а нашим таранам не расшатать их укреплений. Они еще не знают, насколько упорны римские солдаты.

— Если они подожгут машины для осады… — начал я и прервался, такой злобой вспыхнул взгляд Флавия.

— Я был в Иерусалиме, — сказал я. — Я видел тараны, осадные машины, баллисты и скорпионы, евреи их уничтожили. Я даже видел, как бегут наши солдаты.

Он поднялся.

— Зачем ты пришел сюда? Ты любишь Иудею? Тебе нравится война? Может, ты любишь и евреев? Мне сказали, что в Иерусалиме ты взял себе женщину из пленниц. Она здесь? Никому, слышишь, Серений, никому я не позволю выйти живым из стен Масады!

Я вспомнил слова Флавия Сильвы, когда увидел двух женщин и пятерых детей, появившихся будто из-под земли после месяцев осады и сражений, опустошавших крепость.

Обняв детей, женщины направились к нам. Их волосы были растрепаны, они кричали что-то, но их слова заглушал и треск пожара и грохот рушившихся стен.

Я стоял в первом ряду солдат, около центуриона. Горящие стрелы и смоляные факелы, подожгли балки, скреплявшие второй ряд укреплений. Нам потребовались десятки дней, чтобы пробить брешь в первой стене. Затем тараны начали разрушать второй ряд укреплений. Но вторая стена была сооружена из бревен, промежутки между которыми были заполнены землей. Постройка, сотрясаемая нашими таранами, оседала и становилась еще прочнее.

Тогда Флавий Сильва приказал загрузить катапульты, скорпионы и баллисты шарами из просмоленной ткани, зажечь стрелы и попытаться таким образом поджечь стену и вместе с ней всю крепость. Но ветер подул в нашу сторону, и огонь, вместо того чтобы охватить Масаду, начал пожирать осадные и метательные машины.

Несмотря на крики центурионов и трибунов, солдаты побежали. Они вопили, что боги решили защищать евреев, эта крепость неприступна, нужно отказаться от намерения завоевать ее, уйти из иудейской пустыни, в которой уже полегло столько человек, тела которых всего за несколько дней превращались в нагромождение белесых костей, похожих на камни.

Но с наступлением ночи ветер вдруг поменял направление и донес огонь до самого центра крепости, пламя стало пожирать балки, поддерживавшие стену укрепления.

— Боги не покинули нас! — воскликнул Флавий Сильва, и солдаты издали боевой клич.

Но Сильва удержал их. Атаковать следовало на рассвете. Нужно было позволить пожару, этому божественному гневу, отомстить Масаде и уничтожить ее защитников.

Всю ночь пылал огонь, трещали балки и грохотали лопавшиеся от жара камни.

Когда занялся рассвет, солдаты устремились в атаку, ударяя по щитам древками копий. Барабаны, трубы, боевой клич отбивали шаг по насыпи, которая вела в самый центр пожара. Рядом со мной центурион отдавал приказы. Он велел всем остановиться, опасаясь, как бы из-за руин и огня не появились внезапно защитники крепости, как это часто бывало в Иерусалиме. Но на этот раз перед нами были лишь потрескавшиеся и почерневшие камни, разрушенные стены, взрытая земля укреплений, и, несмотря на грохот тарана, казалось, что наступила глубочайшая тишина. Тогда из-под земли появились две женщины с детьми и направились к нам.

Я оттолкнул солдат и центуриона, который пытался удержать меня и напомнить о хитрости и коварстве евреев. Я был уверен, что Леда бен-Закай снова выжила, что она — та самая женщина, мне показалось, я узнал ее. Другая женщина была старой и толстой, она подняла руки над головой и кричала пронзительно и жалобно. Разглядев наконец лицо молодой женщины, я остановился в нескольких шагах от них и воскликнул:

— Где ты, Леда бен-Закай?

Женщины переглянулись и еще крепче прижали к себе детей. Они были похожи на двух бешеных самок, защищавших потомство. Солдаты окружили их, но ни один не поднял оружия. Утренний ветерок развивал дым пожара, и они в изумлении смотрели на пустынные руины крепости.

Мы содрогнулись. Я подошел к месту, откуда появились женщины, и увидел отверстие в земле, что-то вроде колодца, к которому примыкал подземный водопровод. Я обернулся к женщинам, которые жались друг к другу, крепко обнимая детей. Центурион подтолкнул ко мне еврея-раба, который должен был служить нам переводчиком.

— Где сражающиеся, где остальные жители крепости? — спросил я.

Та, что помоложе, которую я принял за Леду, сделала шаг ко мне и заговорила.

Я не мог отвести глаз от ее застывшего лица, на котором шевелились только губы. Ее взгляд оставался неподвижным. Она смотрела на меня, но, казалось, не замечала. Я повернулся к рабу и увидел, что он плачет. Женщина умолкла, и раб перевел ее слова.

— Вчера вечером, когда ветер поменял направление и огонь стал пожирать второй ряд укреплений, Элеазар бен-Иаир собрал самых храбрых своих товарищей в одном из залов дворца. Он сказал: «Неспроста пожар, который направлялся в сторону римлян, вдруг набросился на нас. Бог, когда-то любивший нас, проклял еврейский народ. Ибо если бы Он оставался благосклонным, то не смог бы равнодушно смотреть на смерть стольких людей, как не позволил бы сжечь и разрушить этот священный город, осквернить и обратить в прах наши святыни. Настал наш черед. Мы наказаны за все преступления, которые в своем безумии осмелились совершить против наших соплеменников. Но мы примем наказание не от наших заклятых врагов римлян, а от руки Господа нашего, и сами убьем друг друга. Пусть наши жены умрут, не познав насилия, а наши дети — мук рабства. Оказав друг другу эту услугу, мы сохраним свободу, она будет нам саваном. Сначала уничтожим в огне все наше имущество и саму крепость. Этим мы досадим римлянам, ведь им не удастся завладеть нами и порадоваться добыче. Оставим в живых лишь нескольких человек, чтобы они свидетельствовали о том, что мы умерли не от голода, но предпочли смерть рабству. Такая смерть дарует душе свободу и позволяет ей отправиться туда, где находится ее родина и где она будет избавлена от всех несчастий! Умрем, не став рабами, свободными людьми уйдем из жизни вместе с нашими детьми и женами! Вот что предписывает нам наш закон, вот о чем умоляют нас близкие! Вот что нам необходимо сделать, чтобы исполнить волю Божью, иначе над нами будет воля римлян. Они хотят разрушить крепость и уничтожить всех нас. Так давайте же поторопимся, чтобы вместо радости они почувствовали ужас перед лицом нашей смерти и восхищение нашей отвагой!»

Женщина продолжала рассказ. Она, замолкала после каждой фразы, словно хотела, чтобы переводчик не упустил ни одного ее слова. Она подробно описывала, как мужчины убивали своих жен и детей, как потом бросили жребий и выбрали десять мужчин, которые должны были убить остальных, как они легли рядом со своими мертвыми женами и детьми, подставив горло мечу. Потом из десяти убийц выбрали одного, он должен был убить девятерых, прежде чем покончить с собой.

— Мы же хотели спасти детей и спрятались в подземном водопроводе.