Десять стрел для одной - Анна и Сергей Литвиновы

Продавщица невозмутимо извлекла откуда-то из анналов грязную тряпку. Смахнула ею бумажку. Равнодушным тоном произнесла:

– Палыч с бородой. Семка. Назим. Хабибула. Все худой.

– Он такой, – подсуетилась Надя, – не очень молодой. И живет здесь, в Васильково. Где-то рядом с замком недостроенным.

Киргизка отрапортовала:

– Тогда Иван Иваныч. Вторая Садовая. Белий дом.

– Рахмат! – поблагодарил Полуянов.

– Пожалуйста, – хихикнула продавщица.

– Рахмат – это, кажется, по-узбекски, – покаянно произнес Дима, когда вышли из магазина.

– Да какая ей разница? – фыркнула Надя. И упрекнула: – Кучу денег отдал! Я бы тебе все бесплатно узнала.

Белый домик – ни дать ни взять кубанская мазанка в череде среднерусских изб – стоял точно напротив главных ворот дворца.

– Твоя версия подтверждается, – усмехнулся Дима. – И забор – рабица, все видно.

Во двор вошли беспрепятственно – калитка не заперта, собак не видать.

Высокий, худой, бородатый мужчина сидел в тенечке, в шезлонге, с книгой в руках. Надя успела прочитать на обложке: «Лао Цзы». Взглянула на дядечку с уважением. Тот, заметив их, немедленно приподнялся. Митрофановой – легкий поклон, Полуянову руку протянул. Пригласил: «Проходите! В дом не зову, там духота».

Провел еще в одно теневое место – под кучерявой березой стояло несколько пластиковых кресел, к сиденьям привязаны подушки. На пластмассовом столике – ведро с подтаявшим льдом, в нем – старинный, советских еще времен, сифон.

– Газировочки? – галантно предложил хозяин. – Даме могу сделать с сиропом. Точно как раньше – в автомате, за три копейки.

«И это – маньяк?!» – ахнула про себя Надя. Но улыбнулась Ивану Иванычу:

– С удовольствием.

– Сироп делаю сам, какой желаете: вишневый, яблочный, смородиновый?

– М-м… вишневый, – Митрофанова еле удержалась, чтобы не облизнуться.

– А мне за одну копейку, – попросил Полуянов.

– Понял, – кивнул мужчина.

Исчез ненадолго в доме. Вернулся с подносом. Бокалы (идеально блестящие). Ковшик (похоже, расписанный вручную). Вазочка с печеньем, похожим на засушенных червячков.

– Пеку сам. Раньше такое называлось «из мясорубки», – объяснил Иван Иванович.

Усадил. Налил газировки. Приветливо улыбнулся:

– Чем могу служить?

– А вы со всеми такой гостеприимный? – не удержалась Надя. – Вдруг мы воры какие-нибудь?

Он взглянул ей в глаза:

– На воров вы совсем не похожи. К тому же я вас в сельпо видел. И были вы в очаровательных бордовых галошках. Значит, живете здесь, в Васильково. Но я теряюсь в догадках, чем могу быть вам полезен.

– Иван Иванович, – Полуянов залпом выпил свою газировку, поставил стакан на стол, – мы живем здесь совсем недавно. И наша соседка, Ольга Черемисова…

– Ни слова больше! – мужчина откинулся на спинку кресла, картинно схватился за сердце. – Опять, значит, посыпались предсказания. Что на этот раз? Я теперь еще и Люсю убил? Или что-то новенькое придумала?

Насладился их растерянными лицами, произнес смущенно:

– Видите ли… тут, в деревне, все это знают. Я никогда не был женат. Но очень люблю женщин. Всяких. Молодых – и не очень, успешных – и несчастливых. Мне нравится – это искренне, без позерства – помогать им. Образовывать. Радовать. Придумывать имидж. Я абсолютно ненавязчив и никого ни к чему не принуждаю. И всегда сразу говорю даме, что не создан для брака и наше, так сказать, сотрудничество может прекратиться в любой момент. Как правило, меня понимают. Но Ольга приняла мою заботу о ней, м-м… слишком близко к сердцу. Мы познакомились в трудный для нее период. Она только что купила здесь дом, активно обустраивала его, хотела скорей все успеть – сама, сама! До того доходило, что мешки с цементом на собственном горбу перетаскивала. А у нее ведь уже тогда зрение было только десять процентов. И слух только остаточный. Вот физический труд вместе с переутомлением и привели к катастрофе. Она окончательно ослепла и оглохла. И произошло это на моих глазах. Естественно, я очень жалел ее и не мог остаться в стороне. Каждый день приходил к ней. Натянул в доме веревки – чтобы она, когда ходила, могла держаться за них. Всячески пытался утешить ее, развлечь. Мы ходили в лес вкушать запахи. Наблюдали закат – солнце, размытое пятно, она видела. Я учил ее находить в жизни маленькие радости. Делать травяной чай. Занимался с ней цигун. Настоял, чтобы она начала рисовать. Помогал покупать одежду. Сам красил ей волосы. Разумеется, – в тоне Ивана Ивановича ясно прозвучали надменные нотки, – очень скоро она не смогла без меня обходиться. Совсем.

– А что ее дочь? – вклинился Полуянов.

– Маргаритка-то? – бородач усмехнулся. – Да счастлива была!

– Что ее мать ослепла?

– Что она может наконец на кого-то ее перекинуть, – не смутился рассказчик. – Маргарита ведь с раннего детства при Ольге – нянька, уборщица, переводчик. Та с ней не церемонилась: вся готовка на девчонке, стирка, глажка. Плюс учеба. Ясновидящая наша себе в голову вбила, что у нее дочь будет богатая-пребогатая бизнесвумен. И третировала девчонку: математика, иностранные языки, Котлера в оригинале заставляла читать. Маргошка мне так и сказала: «Дядь Вань, вы мне хоть вздохнуть дали!» И упорхнула в Москву. Пока Василий был, еще появлялась – дружили они, а как его в армию взяли, совсем пропала.

– Василий – это сын Тимофея Марковича? – уточнил Дима.

– Да, – склонил голову бородач. – Такой приятный молодой человек был! Ужасная трагедия! Ужасная.

– А «дружили» – это вы что имеете в виду? – с невинным видом спросила Надя.

– Ну, свечку я не держал, – улыбнулся Иван Иванович. – Но целовались они частенько. Это да. Видел.

– А как Маргарита пережила его гибель?

– Сначала лица на ней не было. Институт забросила. Рыдала целыми днями. Сама королева-мать снизошла, начала беспокоиться. Даже к психиатру ее водили.

– И что? – оживился Дима.

– Валерьянку ей выписал. Вашингтона Ирвинга процитировал: «Нет на свете такого горя, которое не смогла бы исцелить юность». И оказался прав. Со временем утешилась Маргаритка. Забыла.

– А почему вы ушли от Ольги? – спросила Надя.

– Приукрашивать себя не буду. Надоело. Устал. Думаете, просто – не фильм смотреть в свое удовольствие, а ей содержание переводить? Не по лесу идти – а ее волочь за собой, следить, чтоб не упала? А эти истерики ее? Что не может она больше жить – в темноте и тишине мира? Думаете, легко было успокоить? И главное, – Иван Иванович развел руками, – зачем? Я неспособен на любовь, это я ей сразу сказал. Она и купить меня пыталась, предлагала дом переписать – я отказался. Собственное жилье имею, устраиваю здесь все по своему усмотрению. Ну, Ольга тогда и начала мстить. Как раз 2002 год, экстрасенсы в большом почете. И тут эту девочку убивают. И она сразу в милицию отправилась, заявление накатала: якобы ей видение было, как я Вику убивал. Как не стыдно только человеку! Знает ведь, я на женщину голоса не повышу, а руку – тем более не подниму.