Правила магии - Элис Хоффман

– Нет, правда. Просто я знаю тебя даже лучше, чем ты сама, – сказала Джет. – А зачем еще нужны сестры?

Они расклеили приглашения на всех фонарных столбах в округе, и Френни дала объявление в «Голосе Гринвич-Виллиджа», районной газете, чья редакция располагалась на Шеридан-сквер, прямо за углом от их дома. В день открытия магазина полки ломились от всевозможных снадобий в красивых флаконах, цаплю Эдгара в витрине украсили бантиками и ленточками. К полудню стало уже очевидно, что покупатели не проявляют особенного интереса к новому магазину. За все время к ним заглянули лишь два-три человека и ушли без покупок. Огромное разочарование. Ближе к обеду пришли две девочки-старшеклассницы, обе хорошенькие, с длинными прямыми волосами, обе в поисках настоящей любви. Они нервно хихикали, волновались, с опаской поглядывая то на чучело цапли, то на зубы и кости в прозрачных банках на верхних полках.

Френни быстро сдалась и пошла убираться в кладовке, но Джет неожиданно для себя поняла, что ей нравится общаться с покупателями, и она с радостью предложила девчонкам самое простое снадобье: листья розмарина, зерна аниса, мед и красное вино. После отеля «Плаза» она прониклась глубоким сочувствием ко всем влюбленным. Она рассказала, что, если нет денег, можно прибегнуть к домашнему средству. Не самый разумный подход для владелицы магазина – раздавать подобные советы, – но вполне в духе Джет. Чтобы привлечь любовь, сказала она, нужно посадить дома головку лука. В цветочном горшке. На подоконнике, где много света и воздуха. И хорошенько ее поливать. Девочки, кажется, не поверили, что обычная луковица помогает найти настоящую любовь.

– И это все? Больше ничего не нужно?! – изумились они.

Джет сказала, что да. Это лучшее средство: обычная луковица и чистое сердце. Давным-давно она тоже была влюблена. Эти девчонки еще слишком юные и невинные для снадобий из голубиных сердец и заклинаний, скрепленных кровью. Они даже не подозревали о том, что любовь делает с человеком. Но Джет это знала, к сожалению, знала слишком хорошо, и даже если бы она забыла, если бы проснулась однажды ночью, не понимая, где она и кто, шрам у нее на лице сразу бы ей напомнил. Шрам стал почти незаметным, ей самой приходилось прищуриваться, чтобы разглядеть его в зеркале, но она знала: он есть. Иногда она трогала свое лицо, водя пальцем по тонкой линии шрама, и явственно слышала звон бьющегося стекла и глухой звук удара, когда такси сбило Леви. Тогда она звонила Рафаэлю, который теперь знал ее лучше, чем кто бы то ни было. Это была не любовь, вовсе нет, но Рафаэль оказался прав: в тот вечер в отеле «Плаза» он действительно спас ей жизнь и теперь чувствовал себя ответственным за ее благополучие. В каком-то смысле она была его женщиной, его судьбой. Он понял, что она замышляет. В тот вечер она принесла с собой пузырек с белладонной, вызывающей головокружение и тошноту, общую слабость и затрудненное дыхание. Она собиралась принять настойку, лечь в ванну, потерять сознание и утонуть. Это было бы символично. Никто не удержится на плаву после такого снадобья, будь ты хоть трижды ведьмой. Рафаэль сорвал ее планы, когда вошел в номер и лег рядом с ней. Он ей напомнил, что она жива.

В их последнюю встречу она привела его к Древу алхимии. Они принесли с собой пиво, и после второй бутылки Рафаэль признался, что разгадал ее замысел практически сразу, когда она сказала, что у нее нет багажа и помощь ей не нужна, но все же дала ему чаевые. Пять долларов. В ответ он спас ей жизнь. Он был ее тайной, о которой она не рассказывала никому. Это была не любовь, но для Джет это было ценнее любви. У нее появился человек, которому она доверяла.

К облегчению обеих сестер, Винсент перестал водить в дом своих многочисленных случайных подружек, каждый раз разных. Френни с Джет никогда не знали, кого встретят наутро в кухне, когда придут варить кофе: старшеклассницу из Лонг-Айленда в одной футболке, официантку из рыбного ресторана, студентку Нью-Йоркского университета. Они все бродили по дому с зачарованным, растерянным видом, словно и сами не знали, как здесь очутились.

– Оно тебе надо? – однажды спросила Френни у брата. Она сидела за кухонным столом и ела тост. Очередная подружка Винсента только что отбыла, предварительно приготовив себе яичницу и даже не потрудившись назвать свое имя.

– Ты о чем? – нахмурился Винсент, как раз размышлявший о том, почему он вообще ничего не чувствует к этим девицам, которых приводит в дом.

– Ни о чем. Ладно, проехали.

– Тебе что-то не нравится? – Винсент вызывающе вскинул голову.

– Мне все нравится.

Они никогда не обсуждали друг с другом свои чувства и переживания и даже не признавались, что у них вообще есть какие-то чувства, поэтому Френни держала догадки при себе.

– По-моему, мы все больные. Может, нам стоило бы прочесть папину книгу, – рассуждал Винсент вслух. – Может, тогда мы бы стали немножко нормальнее.

На самом деле Френни прочла папину книгу. Она думала, это будет какая-то претенциозная дичь на основе безумных теорий о генетике и поведенческих патологиях. Но «Чужак в твоем доме» оказался признанием доктора Берк-Оуэнса в любви к своим детям. Никто из них даже не подозревал, что папа питал к ним столь теплые чувства. Френни действительно поразило, с какой нежностью и любовью отец писал:

Они совсем не похожи на нас. Они каждый день нас удивляют и, может быть, даже пугают, когда не хотят следовать нашим правилам, бунтуют против родительской власти, по ночам вылезают из окон и пьют спиртное, еще не положенное им по возрасту, и не признают никаких авторитетов, но мы все равно любим их и всегда будем любить – безраздельно и безусловно, – независимо от того, кем и чем они станут.

Весь этот год Винсент зарабатывал игрой на гитаре, пел на улицах и на станциях метро. Он отлично играл, у него был глубокий, проникновенный голос, и вокруг него всегда собиралась небольшая толпа, особенно если он пел о трудных временах. Когда Винсент выступал перед публикой, он чувствовал свою связь с окружающим миром; но стоило ему отложить гитару, как внутри вновь поселялась гнетущая пустота. Как будто в детстве его похитили феи и он вернулся подменышем, безучастным и опустошенным. Как будто кто-то украл его сердце и упрятал его под замком.

Винсент всегда был «совой», и теперь он дал волю своей природе и вошел в братство таких же, как он, полуночных скитальцев. Он частенько захаживал в клубы на Восьмой улице: Cafe Au Go Go, «Биттер Энд», «Виллидж Гейт» и заделался завсегдатаем «Сан-Ремо», где собирались поэты как никому не известные, так и великие, включая Берроуза, Гинзберга, Корсо и Дилана Томаса. Винсент слушал поэтов, безнадежных настолько, что лучше бы им никогда и не браться за перо, и поэтов, потрясавших основы поэзии и менявших саму ее суть. Он старался не пропускать ни одного выступления Боба Дилана в «Гердес Фолк Сити». Дилан уже заявил о себе как о талантливом самобытном поэте и музыканте. У него был свой собственный голос. В этом-то и заключалась истинная красота. Отображение чьей-то неповторимой души. Такая музыка предполагала, что ты открываешься перед миром, даешь заглянуть внутрь себя, на что сам Винсент был не способен.