Девочка, которая пила лунный свет - Келли Барнхилл

Легче листа бумаги.

* * *

АНТЕЙНУ ПОРА БЫЛО отправляться, но он медлил, дожидаясь рождения своего ребенка. До Дня Жертвы оставалось еще несколько недель, однако новорожденных больше не ожидалось. В Протекторате можно было увидеть десятка два беременных, но животы у них еще только начинали округляться. Им ждать еще не один месяц.

К счастью, роды были легкими. По крайней мере, так сказала Этина. Но при каждом ее крике в душе у Антейна что-то умирало. Роды оказались делом шумным, суматошным, страшным, и Антейну показалось, что они длились вечность, хотя на самом деле не прошло и половины дня. Кричащий младенец явился в мир к обеду.

– Какой воспитанный юноша, – заметила повитуха. – В самый подходящий час явился.

Они назвали сына Лукеном и долго любовались крошечными пальчиками ног и ладошками, умилялись, когда мальчик ловил взглядом родителей, целовали маленький крикливый жадный ротик.

Теперь Антейн еще яснее понял, что должен совершить задуманное.

Он ушел на следующее утро, до рассвета, не разбудив жену и сына. Прощание разбило бы ему сердце.

* * *

БЕЗУМИЦА СТОЯЛА у окна, прижавшись лицом к прутьям. Она видела, как молодой мужчина тихо покинул спящий дом. Она ждала этого много часов. Она не знала, откуда ей известно, что он уйдет сегодня, – просто ждала. Солнце еще не встало, и по небу были рассыпаны звезды, острые и яркие, будто осколки стекла. Безумица видела, как мужчина крадучись вышел за порог и бесшумно закрыл за собой дверь. Видела, как он коснулся двери, прижал к ней ладонь. На какое-то мгновение безумице показалось, что он сейчас передумает и вернется – вернется к жене и сыну, которые тихо спали в темной комнате. Но он не вернулся. Он крепко зажмурился, глубоко вздохнул, развернулся на каблуках и быстро зашагал по темному переулку к городской стене, к самому пологому ее участку.

Безумица послала ему вслед воздушный поцелуй и пожелала удачи. Когда поцелуй догнал идущего, тот вздрогнул и на миг остановился, но тут же продолжил путь. Шаг его стал заметно легче. Безумица улыбнулась.

Когда-то и она знала такую жизнь. Знала этот мир. Знала, но больше не помнила. Прошлая жизнь казалась ей эфемерной, словно дым. Теперь миром безумицы была бумага. Бумажные птицы, бумажные карты, бумажные люди, пыль и чернила, бумажная кашица и время.

Мужчина то и дело нырял в тень, проверял направление, поглядывал, не идет ли кто за ним следом. За спиной у него был мешок и скатка из одеяла. На плечах – плащ, слишком толстый для дневных переходов и слишком тонкий, чтобы даровать хотя бы подобие тепла ночью. У бедра покачивался длинный острый нож.

– Не ходи один, – прошептала безумица. – В лесу столько опасностей. И здесь тоже, и эти опасности последуют за тобой. А самый опасный – один человек, ты даже не знаешь, на что он способен.

Девочкой безумица не раз слышала сказки о ведьме. Говорили, что ведьма живет в лесу и что у нее сердце тигра. Но сказки врали, и даже те крупицы правды, что в них были, оказывались перекручены и вывернуты наизнанку. Настоящая ведьма жила здесь, в Башне. И хотя сердце у нее было вовсе не тигриное, она разорвала бы в клочья любого.

Безумица вперила взгляд в решетку на окне и не сводила с нее глаз до тех пор, пока железные прутья не превратились в бумажные. Она изорвала их в клочья. Камни вокруг окна тоже перестали быть камнями – просто комья мокрой бумажной массы. Она без труда вырвала их и отбросила прочь.

Бумажные птицы забормотали, закричали, зачирикали. Они были повсюду. Они распахнули крылья. Глаза их заблестели и заметались в поисках цели. Птицы разом поднялись в воздух, стаей хлынули в окно, унося на своих спинах безумицу, и молча канули в небе.

* * *

СЕСТРЫ УЗНАЛИ о побеге через час после рассвета. Началась суматоха: обвинения, объяснения, поиски, тщательные обыски и расследования. Покатились головы. Долго и тяжело выясняли, кто виноват в случившемся. Наружу, конечно, ничего не вышло. Слухи о побеге ни за что не должны были просочиться в Протекторат. Не хватало еще, чтобы у черни появился повод задуматься. Когда люди задумываются, они становятся опасны.

Незадолго до полудня глава Совета старейшин Герланд потребовал встречи с сестрой Игнацией, отмахнувшись от ее протестов и уверений, что день для совещания выбран самый неподходящий.

– Меня не интересуют эти ваши женские штучки! – взревел Герланд и ворвался к ней в кабинет. Прочие сестры рассыпались прочь, бросая на главу Совета убийственные взгляды, которых тот, по счастью, не заметил.

Сестра Игнация постаралась ни словом, ни жестом не намекнуть на побег. Она велела принести чаю с печеньем, после чего любезно обратилась к кипящему от ярости старейшине.

– Право, дорогой мой, что произошло? – спросила она. – Отчего вы так взволнованы? – И окинула старейшину хищным взглядом из-под полуприкрытых век.

– Это случилось, – устало произнес Герланд.

Взгляд сестры Игнации против ее воли метнулся в сторону опустевшей камеры.

– Что – это? – спросила она.

– Он ушел. Мой племянник ушел. Этим утром. Его жена и ребенок остались в доме моей сестры.

Мысли сестры Игнации понеслись вихрем. Из города одновременно пропали двое. Неужели между ними была какая-то связь? Нет, не может быть. Она, Игнация, знала бы об этом… или нет? Да, исходящая от безумицы печаль в последнее время стала гораздо слабее, но сестра Игнация не обратила на это особого внимания. Ходить голодной в собственном доме было, конечно, неприятно, но уж печали в Протекторате хватало. Печаль висела над городом плотным облаком.

Правда, в последнее время что-то изменилось. Проклятая надежда, разбуженная Антейном, расползалась по городу, и печаль отступала. У сестры Игнации засосало в животе от голода.

Она улыбнулась и встала. Ненавязчиво положила ладонь на руку Герланда и одарила его легким пожатием. Острые ногти тигриными когтями пронзили ткань одежды, и глава Совета вскрикнул от боли. Сестра Игнация улыбнулась и поцеловала его в обе щеки.

– Не бойся, мальчик, – сказала она. – Предоставь Антейна мне. В лесу так опасно.

Набросив на голову капюшон, она шагнула к двери.

– Говорят, в лесу живет ведьма. Ты об этом слышал? И сестра Игнация вышла.

* * *

– НЕТ, – сказала Луна. – Нет-нет-нет-нет-нет!

Едва взяв в руки бабушкину записку, девочка тотчас изорвала бумагу в клочки. Она не дочитала даже первое предложение.

– Нет-нет-нет-нет-нет!

– Кар-р, – сказал ворон. Он имел в виду: «Не делай глупостей».

Ярость пронзила Луну от макушки до пяток. «Должно быть, именно это ощущает дерево, когда в него ударяет молния», – подумала она и в отчаянии посмотрела на изорванную записку, жалея, что та не склеится сама собой, чтобы можно было разодрать ее в клочья еще раз.

(Девочка отвернулась и не заметила, как кусочки бумаги затрепетали и стали сползаться один к другому.)