Людовик XIV - Эрик Дешодт

Вдохновленные «успехами» Фуко, все прочие интенданты начинают действовать теми же методами. Уведомленный о том Версаль запрещает это подражание ему. Бесполезно… Благодаря поддержке подстрекаемых духовенством фанатически настроенных масс они чувствуют себя неуязвимыми. И происходит невероятное: приказания Людовика, первого из абсолютных монархов, не исполняются. Административная машина не отвечает на команды.

Подтверждение тому — удивительное письмо Лувуа от 8 ноября, адресованное Фуко, где всесильный министр, перед которым трепещет вся Франция, вынужден притвориться кротким ягненком: «Король получает каждый день прошения дворян вашего департамента с жалобами на то, что вы, не ознакомившись с их грамотами и даже не потребовав представить оные, включаете их в список облагаемых тальей. В связи с этим я получил от его величества распоряжение потребовать от вас объяснений касательно сделанного вами в отношении этих жалоб и еще раз напомнить вам о том, что государь неоднократно просил меня уведомить вас от его имени о запрете что бы то ни было предпринимать без его разрешения. Если сие не заставит вас быть более сдержанным, я буду вынужден умолять его величество поручить написать вам о его требованиях тому, кто внушает вам больше доверия и кого вы дадите себе труд в подробностях уведомить о своих действиях».

А в этот момент эдикт Фонтенбло, отменяющий Нантский эдикт, уже рассылается по провинциям.

Вот уже 300 лет историки пытаются выяснить, кто подтолкнул короля к этому решению, ибо известно, что Людовик не один год консультировался со своими советниками, прежде чем решиться на этот шаг. Сейчас главным виновником считают старого канцлера Мишеля Летелье, отца Лувуа. Предполагают, что отец и сын действовали заодно и Лувуа скрывал от своего господина информацию, которая могла бы заставить его задуматься. «В королевстве всё идет прекрасно, протестантов больше нет», — твердило на все лады ближайшее окружение короля, однако никто не верил в искренность этих принудительных обращений в католичество.

Еще Сен-Симон писал по этому поводу: король «…поминутно получал списки отрекающихся и принимающих причастие; он утопал в бесчисленных святотатствах, полагая, что они есть результат его благочестия и его власти, и никто при этом не осмеливался сказать ему, что все об этом думают на самом деле».

Конде, удалившийся к себе в Шантийи, знал о ситуации много больше, чем его кузен Людовик.

Эдикт Фонтенбло провозглашал: поскольку протестантство «угасло» во Франции, запрещается отправление протестантского культа в королевстве. Храмы будут разрушены. У пасторов имеется две недели, чтобы сделать выбор между отречением и эмиграцией. Последним приверженцам протестантства запрещено покидать королевство; после задержания мужчины, нарушители этого приказа, будут отправлены на галеры, а женщины — в монастырь.

Популярность Людовика в это время выше, чем когда-либо. Волны всеобщих восхвалений бьются о стены Версаля. Тон задает мадам де Севинье: «Никогда ни один король не совершал и не совершит ничего более славного». Всех оставил позади Боссюэ, когда в январе 1686 года в надгробной речи, посвященной памяти канцлера Летелье, умершего 30 октября предшествующего года, произнес, что Людовик превзошел Константина, Феодосия, Марциана и Карла Великого. Парижская чернь устремилась в Шарантон[118], чтобы разрушить храм и выкинуть из могил тела умерших, покоящихся на прилегающем к нему кладбище.

По приблизительным оценкам, между 1679 и 1730 годами около двухсот тысяч протестантов тайно выехали из Франции в Соединенные провинции, Пфальц, Англию, Швейцарию, Померанию, Бранденбург и Капскую колонию[119] в Южной Африке. Эта эмиграция затронула преимущественно элиту королевства, то есть большинство предпринимателей и опытных ремесленников, отъезд которых нанес большой урон нации. Самые непримиримые из тех, кто остался, измученные преследованиями, объединяются для борьбы. Севенны опустошаются, и репрессии усиливаются. По-прежнему безжалостный Лувуа требует «брать поменьше пленных, большинство убивать на месте, не щадя ни мужчин, ни женщин». Провал «объединения» — Людовик называл «объединившимися» якобы обратившихся в католичество протестантов — очень быстро становится очевидным. Несмотря на все старания приближенных скрыть от короля реальность, ему довольно быстро всё становится ясным; но похоже, он смиряется с происходящим, хотя и не одобряет творимых от его имени жестокостей и неоднократно рекомендует выказывать снисходительность к непокорным. Спустя достаточно много времени после принятия ошибочного решения, в 1698 году, за два года до конца века, он вновь обратится к интендантам с призывом воздерживаться от жестокостей по отношению к «новым католикам», которые отказываются слушать мессу.

Вобан, и не он один, задолго до 1685 года понял, к чему приведет эмиграция гугенотов. Выступая по поводу углубления канала Двух Морей[120], уже в 1679 году он с досадой указывает на значительное уменьшение числа специалистов и квалифицированной рабочей силы и дестабилизацию обстановки в этом до недавнего времени спокойном краю. Он составляет «Мемуар о необходимости возвращения гугенотов», где предлагает вернуться к Нантскому эдикту и сожалеет о бегстве людей и капиталов.

Провал очевиден, несмотря на неиссякаемый энтузиазм духовенства и большей части населения. Вплоть до конца этого царствования Франция дает впечатляющую картину единения вокруг нации своего короля, и историки считают, что отмена Нантского эдикта в 1685 году многократно оное усилила. Соответствующее духу времени стремление каждой страны к религиозному единству требовало этой отмены. Исходя из принципа Cujus regio, ejus religio[121], некоторые из них считают, что протестанты признали бы легитимность этого принципа, если бы им позволили уехать.

Если отмена Нантского эдикта укрепляет единство королевства — правда, ценой досадного усиления роли Церкви в общественных делах, — то за пределами страны это решение имеет отрицательные последствия.

Людовик XIV, со времен Голландской войны обвинявшийся в стремлении к «всемирной монархии», теперь становится объектом злобных нападок европейских памфлетистов как в католических, так и в протестантских странах. Его именуют Антихристом и Зверем Апокалипсиса. Жертва собственной пропаганды, в течение двадцати пяти лет представлявшей его великим императором, он слывет теперь ненасытным тираном. Его союзники отдаляются от него.