Альберт Эйнштейн. Теория всего - Максим Гуреев

В статье «Физика, философия и научный прогресс», которую Эйнштейн написал в это время, мы обнаруживаем интересные выводы ученого об особенностях научного мышления, не определив алгоритм которого невозможно усвоить методологию некой единой универсальной схемы.

Читаем в статье: «Во-первых, мышление само по себе никогда не приводит ни к каким знаниям о внешних объектах. Исходным пунктом всех исследований служит чувственное восприятие. Истинность теоретического мышления достигается исключительно за счет связи его со всей суммой данных чувственного опыта во-вторых, все элементарные понятия допускают сведение к пространственно-временным понятиям. Только такие понятия фигурируют в «законах природы», в этом смысле все научное мышление «геометрично».

Итак, синтез сохранения и изменения, тождественности и нетождественности, инвариантности и преобразования является, по мысли Эйнштейна, основным принципом бытия. Действительно, бытие теряет смысл, становится иллюзорным, если система логических, идентифицирующих суждений и математических конструкций исключает индивидуальное, неповторимое, обнаруживаемое эмпирически. Но, с другой стороны, эмпирическое постижение невозможно без идентифицирующей функции разума.

Пожалуй, лишь разум вносит в многообразие явлений некоторые относительно устойчивые, тождественные себе принципы.

Таким образом, предполагает ученый, общая теория поля обретает черты бессмертия, потому как опирается на бесконечную динамику вечного разума, имеющего происхождение свыше.

Уже в начале 20-х годов ХХ века теория относительности стала воплощением идеальной симфонии классической науки и классического рационализма, когда в мире нет ничего, кроме самой природы – детерминированной системы, в которой поведение каждого элемента, каждого физического объекта вытекает из его взаимодействия с другими объектами. Но тут принципиальным становится понимание особенностей этого «взаимодействия с другими объектами», представления о нем.

Следовательно, теория относительности является сравнительно устойчивой системой представлений, пониманий о том, как устроены пространство и время. С одной стороны, такая система полностью отвечает мироустройству, но, с другой, рационализм Спинозы, который ведет мысль Эйнштейна, упирается в иррациональное, не подчиняющееся никаким законам и математическим формулам.

В конечном итоге Эйнштейн, сам, разумеется, всячески отгоняя от себя эту мысль, сталкивается с Божественным предначертанием и вынужден признать, что бессилен постичь его путем рационального схематизма.

Подспудно возникает вопрос веры, чувственного восприятия мира, явлений, феномена человеческих отношений.

Характерно, что для ученого тема персонификации Бога (об этом мы уже писали в главе «Трудно быть богом») была определяющей в понимании Божественного. Думается, что это было вполне объяснимо с точки зрения механистичности естественнонаучного подхода к иррациональному. Если есть вера в Бога, значит, должна быть и персона, объект, в который должно веровать.

Но многогранная парадоксальная личность ученого оказывается выше очевидного (с точки зрения сухого рационализма).

Эйнштейн пишет: «Каждый человек, серьезно занимающийся наукой, приходит к убеждению, что в законах Вселенной проявляется духовное начало, несоизмеримо превосходящее духовные возможности человека».

Важным тут становится термин «Вселенная», который для ученого подменяет другой, значительно более весомый и многоохватный – «Божественное». Веря в духовное начало, в торжество разума и благородства, Альберт Эйнштейн как бы избегает слова «Божественное», словно боится его.

Впрочем, рубеж XIX – ХХ веков был в этом смысле более чем показательным: Ницше и Маркс, Фрейд и Толстой – тема богоискательства оказалась в ряду естественнонаучных, экономических, политических, психиатрических и литературных дискурсов, а посему кроме благоговения вполне могла вызывать также раздражение и даже негодование. Слишком много иных первостепенных, как казалось, проблем не было разрешено, чтобы играть в слова и в показное благочестие.

6 августа 1945 года стратегический бомбардировщик ВВС США «В-29» сбросил на японский город Хиросима атомную бомбу «Малыш» эквивалентом от тринадцати до восемнадцати килотонн тротила.

Три дня спустя, 9 августа 1945 года, на японский город Нагасаки была сброшена атомная бомба «Толстяк» эквивалентом до двадцати одной килотонны тротила.

В результате бомбардировок общее число погибших в Хиросиме составило сто шестьдесят шесть тысяч человек, и восемьдесят тысяч человек в Нагасаки.

15 августа 1945 года Япония объявила о своей капитуляции.

Вторая мировая война была завершена.

Эффект, произведенный этой варварской акцией на мировое сообщество, невозможно назвать даже потрясением. Скорее это был шок.

Осуждая применение ядерного оружия в целом, в ноябре 1945 года Эйнштейн неожиданно заявил: «Не следует забывать, что атомная бомба была создана в этой стране (США) в качестве меры пресечения, она должна была помешать ее использованию немцами, если они создали ее. Бомбардировки мирных городов начали первыми немцы и продолжили японцы. Союзники ответили тем же и были правы».

Последствия взрыва в Хиросиме. 1946 г.

Впрочем, вскоре ученый внес некоторые уточнения в свою, многих обескуражившую тираду: «Я думаю, мы должны защищать себя от людей, которые представляют угрозу для других если бы я знал, что немцы не сумеют сделать бомбу, я бы не стал ничего предпринимать».

Однако нобелевский лауреат не мог не знать, что в истории нет сослагательного наклонения. И то, что произошло, уже произошло, и исправить это невозможно.

Руины Нагасаки после взрыва. 1945 г.

Впоследствии Эйнштейн постоянно повторял, что страх перед тем, что нацисты первыми создадут и применят атомную бомбу, подвигнул его написать известное письмо Рузвельту, продвигать создание ядерного оружия в США, консультировать разработчиков Манхэттенского проекта и даже помогать советским разведчикам в лице Маргариты Ивановны Конёнковой.