Бунт женщин - Татьяна Успенская

— Витька не будет мешать тебе. Ты изголодалась по матери, он подойдёт к тебе только тогда, когда ты будешь одна. Поможет во всём, о чём попросишь. У меня там троюродная сестра. Она пригласила Витьку пока пожить у неё, он никак не будет навязываться тебе… её дочка вышла замуж, уехала в другой город…

Наконец приходит мама.

У мамы — лихорадка… на щеках — словно румяна наложены. Как, о чём мама говорила с Денисом?

— Геля, пожалуйста, приди завтра вечером к нам — Климентий вернётся из похода. Пусть ты будешь здесь, пусть ты поможешь ему принять удар.

— Мама, если тебе трудно… Если ты не хочешь…

— Трудно? Конечно, трудно, мы прожили двадцать лет. Как ни крути, я предаю его. Но я хочу быть с тобой.

— Предаёшь?! А его измены? — Почему я кричу? Сказала же она ясно: «Хочу быть только с тобой!»

— Измены изменам рознь. Любил только меня, я знаю, его вынуждали…

— И дальше будут вынуждать! — Я прикусываю язык. — Молчи, — кричу себе. — Пусть мама решит сама. Чтобы не сожалела. Не дави на неё. — Прости, мама, ты можешь остаться с ним, я умею жить одна. Я привыкла.

Что я вру? Я не умею. Мне страшно жить одной. И тут я вру. Я — подлая. Я — злая. Я — ханжа. Я хочу оторвать маму от Дениса, пусть ни мне, ни ей… Вот в чём дело! Главное — это. Просто я не хочу признаться себе в этом.

— Решай, мама, сама. Но ты хорошо подумай. Разорвёшь, а потом… что останется у тебя? Бросишь всё… столько лет ты обуючивала дом! А если отец женится? Всё твоё — чужой женщине! Ты потом мне не простишь. — Встаю и иду к себе.

— Никогда не думала, что ты можешь решиться… — зыбкий голос Ангелины Сысоевны. — Завидую тебе.

Не у кого спросить, едет Денис в тот же город, что и мы, или в другой. А может, вообще не кончил школу, а на выпускной бал пришёл к маме?! Виктор нем, как рыба. Неизвестность гоняет меня по комнате.

Ляг спать, — приказываю себе.

Сегодня последняя ночь дома.

Отец — у костра. С Валентиной. А может, не с Валентиной. Какие слова он говорит ей, той, что — у костра? Почему не спешит домой? Сторожит очередную жертву?

Денис — под окном в гостиной… сторожит маму. Мама уже жалеет…

В какой-то миг осознаю… на мне голубое платье. Не выпускное, подвенечное. Оно облепило меня и лишь от колен разлетается в разные стороны. Я выхожу замуж за Дениса. И Денис — под моим окном.

Раздвигаю шторы и — отшатываюсь.

Стоит Денис. В своём сером костюме, в галстуке.

Попросит вызвать маму?

Но руки уже у шпингалета, обе, пытаются приподнять его. Не могу ухватиться, скользят.

Проходит сколько-то минут, пока окно распахивается.

Денис улыбается.

Почему он улыбается?

Он — праздничный.

— Пришёл проститься.

— Со мной?

— С тобой. На рассвете уезжаю. Отец везёт меня на машине в райцентр, оттуда — в десять утра на поезд.

— Куда ты едешь?

— В столицу. Учиться. За два года окончу институт.

— За два? Пройдёшь программу пяти?

— За два — программу пяти. Ты же знаешь, я могу.

— Зачем ты пришёл ко мне?

— Мы — друзья? Разве нет?

Он заискивает передо мной. Он вовсе не праздничный. Это — костюм, это — галстук, это — широкие плечи… глаза у него — загнанного зайца. Мама велела ему наладить со мной отношения.

Денис стоит за окном, его голова вровень с моей.

Захлопнуть створки, задёрнуть шторы.

Ему не нужно дружбы со мной. Ему нужна только моя мама.

— Почему ты не веришь мне? — спрашивает Денис.

«Тебя прислала ко мне мама?» — уже открываю рот — задать этот вопрос и — не задаю. Не ответит.

Чужой… а я — улыбаюсь.

— Разве мы не были с тобой друзьями с детства? Помнишь, ты принесла Хомке травы, села к клетке и просовывала по стеблю? Помнишь, мы с тобой чесали Бега? Тётя Рая принесла скребок и щётку. И ты собирала шерсть в полиэтиленовый пакет. Я спросил, зачем тебе шерсть, ты не ответила. Я до сих пор не понимаю.

— Что тут понимать? Я тоже хотела собаку, но отец не любит животных. Шерсть Бега я смотала в клубок и клала к груди. Закрою глаза, и у меня… Бег… дома. Так засыпала. До сих пор клубок есть.

— Помнишь, мы ели кукурузу все вместе, и Хомка с Фимкой, и даже Бег. Как ты оказалась вечером у нас с тётей Раей?

— Возвращалась с насыпи. Я в тот день удрала из дома.

— Ты тоже ходишь сидеть на насыпь?

Это мама велела ему подружиться со мной… Почему же я — улыбаюсь и говорю с ним?

— Помнишь, ты получил «двойку» за черчение? И весь день после уроков чертил? Нужно было сделать несколько чертежей сразу. Ещё Бега не было. А Хомка с Фимкой сидели на столе, как обычно. И вдруг Фимке наскучило, и она побежала по столу, а хвостом смазала чертёж, тушь ещё не высохла.

— Ещё как помню. Тётя Рая скоблила лезвием бритвы.

Мы смеёмся? Смотрим друг на друга и смеёмся?

Может, ошибка? Может, мне помстилось — мамин скачущий голос, падающий с её плеч халат… и я — живу? Завтра всё встанет на места: мама — с отцом, а у меня — Денис.

— Я пойду, мне рано вставать. Желаю тебе поступить в институт.

— Спасибо.

Он сейчас уйдёт? И унесёт свой голос, свои глаза, наше прошлое?

У нас есть общее прошлое.

— Ты понимаешь, я должен был проститься с тобой… очень много с тобой связано…

Был он у моего окна? Или это моё воображение?

Отодвинулся в прошлое… теперь навсегда. Он простился со мной. Но он своим приходом, своими словами дал бы мне надежду, если бы я не знала о падающем с мамы халатике…

И всё-таки мы с мамой едем. Вдвоём.

Виктор и Ангелина Сысоевна проводили нас.

От прошлой маминой жизни — два чемодана. Один — неподъёмный. Книги, справочники.

Мы сидим рядом, смотрим в окно. Мама — на месте Инны.

Напротив нас — молодая пара. Они тоже смотрят в окно. Лица у них — скучные. Или они надоели друг другу, или недавно поссорились.

Каждое слово в купе, в замкнутом тесном мирке, — на четверых. И о чём мы с мамой можем говорить? О Денисе мы говорить не можем. Об отце — не можем.

О чём думает моя мама? Я не знаю. И она не знает, о чём думаю я.