Мистер Пропер, веселей! - Василий Богданов

– Лови!

– Ты что… Что ты… – он едва успел поймать сотовый телефон, который Киоко швырнула ему, будто бы избавляясь от надоевшей игрушки. – У тебя, блин, крышу совсем сорвало? Чёрт… – Артур разжал ладони. Телефон лежал в пригоршне целый и невредимый, с гладкими кнопками и зажёгшимся экраном, на котором появилась надпись Manga.

– Зачем мне это? – возмутился Артур.

– Да ты не бойся, – дохнула Киоко ему в самое ухо. – Не сдох мой тамагочи. Жми лучше на кнопку. Я тут кое-что накачала. Хочу, чтоб ты посмотрел.

Он послушно нажал и спросил:

– Что это за список?

– Мультики.

– Какие ещё мультики?

– Японские, дурак. Манга. Выбирай, какой будем смотреть.

Артур внимательно начал изучать аннотации, чувствуя возле самого уха острое, как нож, дыхание Киоко.

«Юную девственницу Киоко мучает негодяй-отчим. Он запирает её в тёмном чулане на несколько часов без воды и пищи, потом приходит и связывает верёвкой. Беспомощная, она не может сопротивляться, а он задирает на ней юбку и бритвой разрезает её трусики. Киоко умоляет его о пощаде, но её слёзы не трогают сердце жестокого человека. Он медленно снимает с себя широкий кожаный ремень и показывает его испуганной девственнице…»

– Блин, Киоко, я это смотреть не буду, – сказал Артур.

– Это почему? Тебе не нравится?

– Нет.

– Но я же чувствую, что ты возбудился, – её рука легла ему на ширинку.

– Киоко!

– Ну, смотри, а вот этот?

«Два полицейских-негодяя ловят девственницу Киоко и бросают её в камеру. Пока она сидит там без воды и пищи, оба строят планы о том, как они надругаются над её невинным телом…»

– Нет.

– Нет? А вот, – её палец нажал на кнопку, листая дальше список аннотаций:

«Самая извращённая порнография в новой серии мультфильма о том, как инопланетяне Слизняк и Урод похищают девственницу Киоко для того, чтобы продать её в рабство на Порнопланете Императору Перверсио Второму, но по пути они решают как следует поиздеваться над бедной девственницей и приковывают её наручниками в самом тёмном отсеке космического корабля…»

– Киоко, я же сказал тебе – нет.

– Ты что? Импотент?

– Я?

– Судя по всему, да, – вздохнула Киоко.

– Да я бы с удовольствием занялся с тобой сексом по-настоящему.

– А мне нельзя заниматься сексом по-настоящему!

– А что тебе можно?

– Я же тебе сказала: мультики смотреть!

Неожиданно Артур расхохотался:

– Мультики! Первый раз встречаю такую девчонку! Чёрт знает что такое!

– А что? – надулась она.

Он вернул телефон Киоко, поднялся на ноги и пошёл к выходу из комнаты. Его всё ещё душил хохот.

– Мультики!!!

Он толкнул дверь, выкрашенную зелёной краской, сделал несколько шагов в полумраке коридора и наткнулся на лестницу.

Артур не знает, сколько времени он бежит вверх по лестнице. Его терзает один вопрос: кто поднимается на один лестничный марш впереди? Какое-то внутреннее чутьё подсказывает Артуру, что это ОН. Тот, кто не дал ему встретиться с Королевой, – её муж. Кто он? Какой он? Чем он лучше? Артур скрипит зубами, стирая с них слой эмали. Сверху чиркает спичка. Вспыхивает пламя. Другой прикуривает сигарету. Наполовину сожжённая спичка, как перо, падает мимо Артура в пустоту между лестничными маршами.

Артур ускоряет шаги, добегает до конца очередного марша, но Другой успевает свернуть на следующий. Доли секунды Артур видит краешек каблука, который тут же исчезает, и снова нудное шарканье раздаётся откуда-то сверху. Ещё через несколько маршей Артур находит растоптанный окурок, похожий на согнувшегося в корчах человека. Тот, Другой, – чистое неизвестное. Он – «Х». Что можно сказать о человеке, разглядывая оставленный им окурок?

Есть он, Артур. Есть Она, пропавшая без вести в этом клубе. И есть ещё один новый герой без имени, неизвестный никому, но оставивший всем окурок с остатками своей слюны на фильтре. Артур нагнулся и подобрал «бычок», внимательно оглядел его со всех сторон и брезгливо отшвырнул в сторону. Тот упал, рассыпая вокруг себя серый остывший пепел. Кто он? Кто он? Кто он? Артуру не важно было теперь: где Она? Единственный вопрос, на который он хотел получить ответ, был: кто Он? Догнать! Артур ускорил шаги. Схватить за плечо, резко дёрнуть, повернуть к себе и заглянуть в его лицо. Неожиданно лестница кончилась небольшой площадкой. Артур упёрся носом в двери с надписью «ЧИЛ-АУТ».

В чил-ауте незнакомая компания баловалась марихуаной и грибами. Артура, едва он вошёл, приветствовали, как своего, угостили и немедленно отправили за каким-то рюкзаком.

Отворив двери комнаты и включив свет, он неожиданно обнаружил целую поляну рюкзаков. Рюкзаки были всех размеров и цветов, большие, маленькие, кислотные, цвета хаки, чёрные кожаные, с фенечками, с медведями, с зайцами, с покемонами. Все они шевелились и попискивали: «Съешь меня!» Артур был обескуражен. Он осторожно пробирался между рюкзаками, стараясь не наступить на них и выискивая тот, который был ему нужен. Небо фонтанировало розовыми, оранжевыми и ядовито-зелёными всполохами. Птицы пели на деревьях голосами «Битлз» песню Lucie in the Skies with Diamonds. Рюкзаки матерились, задетые неосторожной ступнёй. «Сюр!» – подумал Артур, и это было последнее, что он подумал.

– Душа болит! – умоляющим голосом воскликнул Винниченко.

Н. И. отстранил трубку мобильного телефона от уха и посмотрел на время в верхнем правом углу экрана: три часа ночи!

– Кто там? – сонно спросила жена.

– Как обычно, – отвечал Гаврилов, выбираясь из-под одеяла.

– О, Господи! – только и заметила Анна Геннадьевна. – Да когда она уже у него перестанет болеть?

Через сорок минут Н. И., ещё немного сонный, но, как всегда, безупречно причёсанный и одетый, входил в пустынный «Ирландский паб». Винниченко одиноко восседал за барной стойкой, грозя своей массой сломать высокий стул на длинных тонких ногах. Обернувшись на звук открываемой двери и заметив друга, он раскрыл широко объятия и с актёрским пафосом произнёс:

– Здравствуй, дорогой брат!

Они крепко обнялись.

– Садись, садись, – говорил Винниченко, похлопывая по стулу рядом с собой, – сейчас я поведаю тебе печальную повесть.

Красноватые белки его глаз слезились, что свидетельствовало в пользу сильного алкогольного опьянения. В кои-то веки надел он рубашку, расстёгнутый воротничок которой был влажен и сильно измят. Вспотевшая белая шея, выглядывавшая из этого воротничка, смотрелась уязвимо, словно вынутая из раковины живая улитка.