Грозная туча - Софья Макарова

Король Неаполитанский пребывал в самом хорошем расположении духа. В блестящей одежде, окруженный многочисленной свитой, он только что велел своим передовым колоннам ударить на русский арьергард, как полковник первого конно-егерского полка доложил ему, что от Милорадовича прислан парламентером штабс-ротмистр лейб-гусарского полка Акинфов.

— Ведите его сюда! — поторопил Мюрат и приказал своей свите удалиться.

Он приподнял шляпу в ответ на поклон Акинфова, затем, положив руку на шею его лошади, спросил:

— Что скажете, капитан?

Акинфов подал ему записку, присланную из главного штаба, и заявил на словах, что генерал Милорадович требует приостановить движение французских колонн и дать русским время пройти через Москву; в противном случае будет драться до последнего человека и не оставит в городе камня на камне.

Прочитав письмо, Мюрат сказал:

— Напрасно поручать больных и раненых великодушию французских войск: мы в пленных не видим врагов. Но приостановить движение войск не могу без разрешения самого императора.

Однако, поговорив еще с Акинфовым и убедясь, что Милорадович твердо решил не впускать французов в Москву, пока не пройдут через нее все русские войска, он задумался.

«Что, ежели с Москвой то же будет, что со Смоленском, и, вместо спокойного отдыха в столице, войскам придется искать убежища и продовольствия вне стен ее! Войска истощены до крайности, люди и лошади падают от усталости…»

— Я готов, — согласился он, — двигаться к городу так медленно, как этого желает генерал Милорадович, но с условием, чтобы Москва сегодня же была занята нашими войсками.

— На это его превосходительство, вероятно, будет согласен, — отвечал Акинфов.

Мюрат тотчас же послал в передовую часть приказание остановиться и прекратить перестрелку с русскими.

— Знаете ли вы Москву? — спросил он у Акинфова.

— Я московский уроженец! — ответил тот.

— Прошу вас, — продолжал Мюрат, — уговорить москвичей оставаться в городе: мы не только не сделаем им никакого вреда, но и не возьмем с них ни малейшей контрибуции и будем всячески заботиться об их безопасности. Но не оставлена ли уже Москва жителями? Где граф Растопчин?

— Я был постоянно в авангарде, — отвечал Акинфов. — И не представляю, что делается сейчас в Москве и где обретается граф Растопчин.

— Где находятся в настоящее время император Александр и брат его, великий князь Константин? — поинтересовался Мюрат.

— Нам неизвестно их местопребывание! — отвечал Акинфов, боясь сказать, что государь в Петербурге, чтобы французы не послали туда целый корпус, тогда как у Винценгероде, защищавшего дорогу в Петербург, было всего-то войска три тысячи с небольшим.

— Я уважаю вашего императора! — заметил Мюрат. — И дружен с великим князем Константином. Сожалею, что должен воевать с вами… Скажите, многих ли потерял ваш полк?

— Находясь постоянно в деле… потеря в людях неизбежна, — отвечал уклончиво Акинфов.

— Тяжелая война! — кивнул Мюрат.

— Мы деремся за отечество, — пожал плечами Акинфов, — и не замечаем трудностей кампании.

— Почему не ищете мира?

— Вашему величеству лучше об этом известно, чем нам. Но сколько мне кажется, еще ни одна из сторон не может похвалиться совершенной победой.

— Пора мириться! — решил Мюрат с улыбкой. — Скажите генералу Милорадовичу, что я согласен на его предложение единственно из уважения к нему. И уверьте москвичей, что они вполне спокойно могут оставаться в своей столице.

Акинфов вежливо поклонился королю Неаполитанскому и отправился в обратный путь со своим трубачом. Через французские форпосты его провожал тот же полковник.

Так как Акинфову было приказано как можно дольше оставаться в неприятельском лагере, чтобы дать отдых нашим войскам, то он поехал неспешным шагом, а по пути попросил у сопровождавшего его полковника разрешения полюбоваться ближайшими гусарскими полками. Тот согласился, и осмотр этот занял порядочно времени, чего и желал наш парламентер.

Подъехав к своей цепи, Акинфов объявил казацкому полковнику, что французы согласны временно не теснить наш арьергард, и поскакал к Милорадовичу. Нашел он его уже в Москве, близ Яузы.

Услышав, что Мюрат ставит условием нашим войскам выйти из Москвы до вечера, Милорадович вспылил.

— Видно, французам очень желательно поскорее занять Москву! — воскликнул он в досаде. — Поезжайте опять к Мюрату и предложите ему, в дополнение к прежнему условию, заключить перемирие до семи часов следующего утра, чтобы дать время выйти из города обозам. Иначе нам придется защищаться в Москве.

— Нельзя делать подобный вызов французам! — заметил один из адъютантов Милорадовича.

— Это, сударь, — мое дело! — оглянулся тот. — А ваше — умирать, когда понадобится.

Акинфов снова направился к французским форпостам и нашел Мюрата уже у Драгомиловской заставы. Войска его стояли уже на Поклонной горе, любуясь Москвой, которая сейчас казалась им обетованным Ханааном.

Мюрат принял Акинфова весьма ласково, тотчас согласился не вступать в Москву до следующего утра, с условием только, чтобы обозы, не принадлежащие войску, не были вывезены из города.

ак вот, наконец, этот славный город!.. — воскликнул взволнованно Наполеон, въехав в два часа пополудни на Поклонную гору.

Перед ним расстилалась Москва, словно жертва, готовящаяся на заклание. Ее украшали золотые маковки бесчисленных церковных куполов, и стены Кремля белели, будто погребальные пелены… но погребли эти стены в итоге не своих, а французов…

Наполеон торжествовал. Но войска его, растянутые по трем дорогам, ведущим к Москве, имели далеко не вид победителей!.. Усталые солдаты изнемогали от голода: они давно не видели на остановках ни водки, ни хлеба, а ели только суп из конины. Сапоги у них износились, одежда изорвалась. Кавалеристы не все были на конях, не хватало лошадей, чтобы везти пушки и боевые снаряды. Больные и раненые тащились за обозами… И все это голодное, полуживое воинство жаждало как можно скорее добраться до Москвы, отдохнуть в ее домах, нагулять жирок на даровой пище.

Наполеон не менее всех остальных стремился как можно скорее войти в Москву. Он долго смотрел на нее в подзорную трубу, затем соскочил с лошади, велел разостлать на земле план города и стал расспрашивать о разных частях его тех, кто хорошо знал Москву.

Мюрат послал ему сказать, что он заключил с русскими перемирие до следующего утра. Наполеон не обратил на это внимания и, оглядев расположение своих войск, велел пушечным выстрелом подать условный сигнал входить войскам в город.