Двойник Декстера - Джеффри Линдсей

Кто это сделал?

Неплохое начало, достаточно неплохое, и следом, сквозь туман, приходит следующая мысль. Только Брайан знает мою технику настолько, чтобы копировать ее. На одно мимолетное мгновение я задумываюсь, не он ли тут побывал — он ведь всегда хотел по-братски развлечься со мной. Может быть, он, так сказать, игриво ткнул Декстера под ребра, воодушевляя таким образом?

Но, хорошенько обдумав сей вариант, я понимаю: это невозможно. Брайан мог сколько угодно спрашивать, настаивать, подольщаться — но никогда бы не рискнул. Помимо Брайана, в мире нет никого, кто видел бы Декстера за работой и выжил…

…кроме Свидетеля, разумеется. Неизвестной Тени, которая застукала меня над Валентайном, поместила отчет в блоге и удостоилась почетного первого места в моем списке; эгоистичный, сводящий с ума болтун, которого я намеревался, придя сюда, превратить в то самое, что сейчас лежит на столе. Хотя это не укладывалось в голове, но, кроме Свидетеля, расстараться было некому. Он приготовил все по моему образцу, поставил зеркало по ту сторону стола, и никаких иных объяснений быть не может, однако остается один настоятельный вопрос: зачем?

Я не нахожу ответа. Я по-прежнему уверен, что это невозможно, но из области теоретической кошмар перешел в сиюминутную, и я смотрю на разрубленное тело, которое реально ничуть не менее, чем нож, который я держу в руке. Я делаю медленный, беспомощный шажок навстречу, и другой я, в зеркале, тоже идет вперед. Я резко останавливаюсь и смотрю — и он тоже взирает на меня.

Вот я. Я, Декстер. Я поднимаю руку, чтобы коснуться щеки, но в ней зажат нож, и я останавливаюсь на полпути, почти поднеся хищное лезвие к ошеломленному лицу. Натюрморт с ножом и идиотом. Два моих обличья: Демон Декстер и Дурак Декстер. Собственное лицо кажется мне странным, словно принадлежит другому, но оно — то самое, я носил его все эти годы. Я долго разглядываю его, прикованный к зрелищу самого себя, каков я есть на самом деле — точнее, мы, — можно подумать, если смотреть достаточно долго, два лица сольются в одно, настоящее.

Конечно, ничего подобного не происходит. Я снова опускаю руку с ножом и перевожу взгляд на стол в глупой надежде, что невероятное видение исчезнет. Но оно по-прежнему на месте, все так же реально — и невозможно. Езде один машинальный шаг вперед — и я стою над ним и изучаю то, что хотел совершить сам и нашел уже сделанным. Я разглядываю расчлененные остатки, и во мне вдруг зарождается нелепая крошечная надежда: может, моя Тень не создавала эту груду мяса, а превратилась в нее сама? И кто-нибудь другой выполнил за меня приятную обязанность?

Я рассматриваю стол в поисках подсказки и вблизи замечаю некоторые небольшие изъяны, которые никогда не допустил бы сам. А потом вижу грудь и понимаю — это женщина, а Свидетель — мужчина, и маленькая надежда на паучьих ножках стремится прочь и умирает. На столе — не Тень, а кто-то другой, скорее всего его бывшая жена. Я подхожу еще ближе. Становится ясно: работа выполнена не вполне профессионально. Левая рука измочалена у запястья, она откромсана в спешке, а не отрублена по-декстеровски аккуратно. Я тянусь к ней кончиком ножа и слегка тычу, желая удостовериться, что она настоящая… и тут же замираю.

Я уже целую минуту слышу знакомый звук, и теперь он становится громче. Больше я не могу его игнорировать, поскольку слишком хорошо знаю и не желаю слышать прямо сейчас.

Это полицейская сирена, и она приближается.

Я снова застываю — тупо, неподвижно, бездумно. Полицейские едут. Ко мне. Сюда, сейчас. Они спешат в этот убогий домик. Гдe я стою над расчлененным телом. С ножом в руке.

И наконец на стенах Замка Декстера взвывают огромные сирены воздушной тревоги, начиная с низких предупреждающих нот, от которых содрогается земля, и поднимаясь до душераздирающего панического вопля. Мы шарахаемся от искромсанных и аккуратно сложенных остатков на столе и в мгновение ока выкатываемся через заднюю дверь в темноту. Даже не остановившись, чтобы задуматься, мы лезем через забор, продираемся сквозь бамбук, размахивая руками, бешено расталкиваем пружинистые побеги и падаем вниз лицом на заднем дворе, подальше от дома. А потом немедленно вскакиваем, подгоняемые паникой, и сколько хватает сил бежим через лужайку и вылетаем на параллельную улицу в ту самую секунду, когда во дворе, где мы только что лежали, появляется посторонний свет.

Но мы спаслись, мы в безопасности, на улице. Мы идем по тротуару, настолько окутанному тенью, что о большем нельзя и мечтать, успокаиваем вопящий хор тревоги и страха и заставляем ноги повиноваться бесстрастному, умиротворяющему голосу, который говорит: «Не спеши, веди себя естественно. Мы сбежали».

И мы действительно перестаем спешить и пытаемся вести себя естественно, но сирена уже на соседней улице перед домом, и ее пронзительный звук смолкает — значит, полицейские прибыли. Поэтому, несмотря на внутренний голос, который советует успокоиться, мы прибавляем ходу, пока не сворачиваем за угол и не возвращаемся к машине, которая ждет нас под баньяном.

Мы с радостью садимся за руль, заводим мотор и медленно отъезжаем от маленького облупленного дома, полного ужасов, неторопливо и осторожно возвращаясь в лоно нормальной жизни. Впрочем, мы не едем прямо домой; сначала нужно поразмыслить, унять дрожь в руках, подождать, пока пересохший от ужаса рот вновь увлажнится. Адреналин спадает, мы постепенно приобретаем некое подобие человеческого обличья и лишь тогда вливаемся в общество обыкновенных людей. На это уходит гораздо больше времени, чем следует. Мы едем по шоссе В южном направлении до самой Олд-Кард-Саунд-роуд, пытаясь обдумать и осмыслить сюрреалистическую катастрофу, произошедшую сегодня вечером, но размышления ни к чему не ведут. Влажная болезненная паника медленно отступает, но разгадка отнюдь не приходит ей на смену, и по пути домой одна-единственная мысль бесконечно повторяется в отупелом, измученном мозгу — мысль, которая отзывается эхом между темными каменными стенами Храма Декстера. На нее нет ответа, и она продолжает рикошетить, приводя меня в раздражение и сбивая с толку. Останавливая наконец машину, я понимаю, что мои губы движутся и повторяют одну и ту же нелепую фразу: «Что случилось?»

Неудивительно, конечно, но я почти не спал ночью. С открытыми или закрытыми глазами я думал только об одном — о теле в маленьком доме, о том, что было сделано почти по-декстеровски правильно, и о самом Декстере, который стоял над столом и, разинув рот, смотрел в зеркало. Мы оба, как идиоты, тормозили, в то время как сирена звучала все ближе и ближе…

Свидетель заранее подготовил и расставил безупречную ловушку, чтобы поймать не кого-нибудь, а меня, и капкан почти защелкнулся. Идеальная наживка. Привлечь, потом ошеломить до беспамятства видом тела, обработанного именно так, как сделал бы я сам… Я видел много тел в таком виде, и они неизменно доставляли мне радость, поэтому казалось нечестным, что кто-то украл мою мечту, вселил в меня страх, привнес в мысли почти человеческий ужас. Может быть, это и есть совесть? Метаться всю ночь в постели, думая о том, что ты совершил нечто ужасное и в любую минуту тьма восстанет и сокрушит тебя… Ощущение мне совершенно не понравилось, а еще неприятнее оказалось сознавать, что Тень так аккуратно подставила Декстера и чуть не «достала».