Плата за роль Джульетты - Анна Дубчак

— Что, прямо между поеданием блинов? — расхохоталась Гера.

— Понимаешь, хотелось как-то сразу привести все в порядок, расставить по своим местам.

— Поставить любовь и брак на полочку? — продолжала потешаться надо мной дочь.

— Примерно так. И что теперь будет?

— А ты на самом деле любишь Лену?

— Я не знаю, что такое любовь, но ее присутствие рядом согревает меня, мне нравится смотреть на нее, я испытываю к ней мужские чувства, она приятна, да я не могу без нее!

— Я тоже не знаю, что такое любовь. Возможно, это то, что сносит крышу и заставляет совершать идиотские поступки вроде того, что совершила ваша Нина Бретт…

— Гера! Она не сбегала с любовником!

— Ну, хорошо. Не сбегала. Тогда куда она подевалась?

— Вам удалось что-нибудь узнать о Саде, о том, были ли они знакомы с Ниной прежде? До того дня, как она пропала?

— Ты хочешь сказать: до того, как Саду убили? Отвечаю. Нам ничего не удалось узнать. Мы разыскали многих женщин, с кем Сада сталкивалась по жизни, и далеко не все они опустившиеся, больные женщины, я имею в виду, проститутки, так сказать, вышедшие в тираж. Многие из них, а им уже под пятьдесят, продолжают работать, их фотографии выложены на специальных сайтах, и все они…

— Сколько их?

— Мы нашли пока только шесть.

— И? Что они говорят о Саде?

— Что она была красоткой, к тому же одной из самых высокооплачиваемых проституток, но потом ей попался клиент-садист, которого она придушила, отрезала все его мужское хозяйство и сбежала… Все это, возможно, лишь слухи, поскольку уголовного дела заведено не было. Но именно после этого случая, происшедшего в одном из московских борделей, Кристину стали называть Садой. Сада Абэ была японской гейшей в старинные времена и тоже удушила и отрезала одному из партнеров органы… Вот такая история. Ну а потом кто-то решил «услужить» «нашей», впавшей в депрессию, Саде и подсадил на наркотики. Не сказать, что она была законченной наркоманкой, но наркоманила…

— Что-нибудь узнали о Нине, были ли они знакомы?

— Ничего. Эти, мягко говоря, дамы понятия не имели о Нине, не знают, кто она такая. Они в курсе, что Саду убили в доме Кузнецова, предположили, что Кузнецов сам вызвал ее, возможно, сказали, он был когда-то ее клиентом, во времена ее молодости, разумеется.

— Так Кузнецов сам-то молодой, ему слегка за сорок!

— Вот именно! Откуда мы знаем, чем занимался Кузнецов по молодости? Что, если она шантажировала его, к примеру, а он взял, да и убил ее?

— Гера, в доме была и Нина, возможно, ее пытали или убивали… Там произошло что-то страшное, понимаешь? И все они — Кузнецов, Сада, Нина — пережили что-то страшное… Возможно, там были и другие люди, но результаты экспертизы показали, что в доме словно табун прошелся, я имею в виду, толпа… Ремонт, может, и был закончен, да только уборку никто не производил, а потому там натоптано, причем везде, во всех комнатах… Скорее всего, домом пользовались и рабочие, которых сейчас допрашивают, пытаясь связать их с Садой… Но никто из них, как рассказал мне Денис Китаев, не знал Саду, никогда не слышал о ней. Но они же могут и врать!

— Я не удивлюсь, если узнаю, что на кого-нибудь из этих бедных строителей повесят убийство Сады. А что с художником, с этим итальянцем, который расписывал стены?

— Его работа закончилась задолго до того, как пропал Кузнецов. Лариса Кузнецова, по словам того же Китаева, сказала, что сама лично проводила его на самолет до Рима. Это очень известный художник-реставратор, работает в галерее Боргезе. Па, ты мне скажи, почему Нину не ищут? Неужели действительно все повелись на вашу подмену?

— Повелись. Но мне и самому интересно, до каких пор все это протянется… Борис прав, он в недоумении, почему до сих пор не допросили Нину, почему все так?

— Значит, есть причина.

— Думаешь, в Кузнецове?

— Скорее всего.

— Гера, как дела? Что нового?

— Па, платье почти готово, я была на примерке… Это будет бомба! Правда, я себя не вижу в роли жены. Ну какая я жена, если ничего не умею делать? Всегда и все за меня делала Леночка. Хоть бы борщ научила варить, что ли…

— Не твое это. Работай, мы найдем вам другую «Леночку», а эта останется со мной.

— Так ты женишься, что ли? Серьезно?

— Если мне не приснилось все то, что случилось между нами. Говорю же, я повел себя, как свин, как поросенок! Всегда считал себя в душе романтиком, сто раз, да что там, тысячу раз представлял себя стоящим на колене и делающим предложение любимой женщине. Это как зрительное такое клише, картинка, а на самом деле все произошло ужасно… Вот лично я бы на месте Лены никогда не женился на мне. Во мне вообще ничего хорошего нет. Я постоянно на работе, а если дома, то принимаю посетителей. Я много ем, сплю, я скучный, наконец.

— Она может еще родить, — сказала Гера, вставая из-за стола и целуя меня в щеку. — Лично я рада за вас, честно! Мне пора, у меня обеденный перерыв заканчивается.

— Так что с Садой?

— Думаю, шантаж. Кузнецов убил Саду, а его самого — кто-то из ее окружения. Или же он сбежал.

— А Нина? Она-то куда делась?

— Вопрос…

Я поехал в магазин «Брумс». Уверенный в том, что Лена не может не мечтать о ребенке, я набрался храбрости и позвонил ей, попросил приехать, а сам в ожидании устроился в кафе напротив магазина. Конечно, задать вопросы продавщицам я мог бы и без Лены, и это было бы правильно, но уж больно мне хотелось увидеть ее, понять, сердится она на меня или нет. Ну а заодно увидеть ее реакцию на все то, что она увидит в магазине.

Она приехала на такси. Вышла как раз напротив входа в магазин, и я мог наблюдать за ней через стекло нарядной витрины кафе. Довольно стройная, в бежевом плаще-макинтоше, в туфельках на каблучке, в черном маленьком берете, она казалась мне одновременно какой-то чужой, потому что я привык видеть ее в домашней одежде, и в то же самое время такой родной, что я почувствовал, как сердце мое бьется от радости быстрее, счастливее.

— Что случилось? Я не доварила суп и приехала к тебе. Нужна помощь? Снова переодеваться?

Она села напротив меня за столик, я смотрел на нее и любовался, не мог говорить, не мог отвести от нее глаз.

— Ты ребенка хочешь? — спросил я Лену и, услышав свой голос, сам разволновался, словно наш с ней ребенок уже был на подходе, словно под ее плащом в нежной округлости живота спали наш сын или дочь.

— Фима, ты чего? — Она улыбнулась своими розовыми губками, и у меня от сердца отлегло. Она не сердилась. Она, как и я, жила своим счастьем, в которое не могла поверить. Во всяком случае, именно так я представлял себе ее чувства. — За этим и позвал, чтобы спросить?

— У меня дело в этом магазине, — я кивнул на витрину «Брумса». — Вот я и подумал, когда ты еще выберешься из дома, чтобы совершить такую вот экскурсию? Пошли, я по дороге тебе все объясню.