Русская феминистка - Маша Царева

– В смысле? – Я уже не могла сдерживать смех. – А что происходит потом? Девственность рассасывается? Сама собой? Как наряды в доме моды Воланда?

Подумав несколько секунд, Наташа не разочаровала меня и поинтересовалась, кто такой этот Воланд и есть ли у него бутик в Москве. И только потом сообщила, что да: операцию стоит сделать за несколько дней до предполагаемого секса, а то потом никаких гарантий, что будет кровь. Правда, лишиться искусственной девственности в сто раз больнее, чем настоящей. Зато араб был в восторге.

– Почему же ты до сих пор не сидишь в золотой клетке на брильянтовой жердочке? И не носишь последнюю коллекцию Гуччи под глухой паранджой?

– Да сама виновата, поторопилась, – вздохнула Наташа. – Он же еще и очень симпатичный был, я даже влюбилась. Ну и… Не надо было вообще разрешать ничего такого до свадьбы. А он в итоге увез с собой какую-то малолетнюю студенточку из Харькова.

– Слушай, мне все равно это не очень понятно. Если он искал европейскую жену, должен был понимать, что у нас другой менталитет. Зачем ему потребовалась непременно девственница?

Наташа пустилась в занудные и беспомощные объяснения о том, что восточные мужчины считают грязной женщину, к плоти которой прикасались чужие руки.

– Наши, конечно, не такие категоричные, но тоже ой-ой-ой. Чем меньше у тебя партнеров – тем больше шансов выйти замуж… Ничего не поделаешь, мужчины собственники.

– Женщины тоже собственницы, – возразила я. – Просто мы не так боимся конкуренции.

Мне было двадцать восемь лет, и впервые в жизни я влюбилась серьезно.

Впервые у меня были настоящие отношения. А не череда свиданий плюс месяц-другой страсти, после чего я обычно делала вывод, что опять ошиблась. Я была похожа на королеву туманов – когда мне кто-то нравился, я начинала окружать его образ густой дымкой, придумывать ему черты, не замечать недостатки. А потом (к счастью, слишком быстро, чтобы я успела наделать глупостей) туман рассеивался, и я видела все как есть. Обычного мужчину, который мечтал бросить к моим ногам мир, но не мог предложить элементарного – дружбу и свободу. То есть сначала все они притворялись понимающими.

Это известнейший психологический трюк и одна из самых болезненных иллюзий, которую хотя бы однажды потреблял и производил каждый из нас. Когда мы влюбляемся, мы стараемся казаться лучше – подстраиваемся под требования избранника. Тот делает то же самое. В итоге в отношения вступают не два живых человека, а образы, которые они создали, чтобы повысить собственные шансы. Один мой знакомый тантрический гуру называл такие отношения некрофилией.

Так жила и я.

И вдруг – оно. Пресловутые бабочки в животе, плюс полное взаимопонимание, плюс доверие. Впервые в жизни я рассказала мужчине о своем видении мира, и тот не сбежал, роняя тапочки.

А однажды, мы к тому времени были вместе уже полгода, я и вовсе поймала себя на том, что задумчиво разглядываю похожее на безе свадебное платье в какой-то витрине. Да, я встретила человека, общая старость с которым представлялась не абстракцией, а почти мечтой.

Его звали Юрием, и все говорили, что пройдет лет пять и он будет суперзвездой. Забегая вперед, могу сказать, что его недооценивали – его имя прогремело уже через два года, когда он снялся в главной роли у известнейшего режиссера, ездил представлять фильм в Канны, и его лицо было на обложках всех существующих глянцевых журналов. Но к тому времени мы уже не были вместе.

Познакомились мы в одном из крошечных полусамодеятельных экспериментальных театров. Я писала обзор малопопулярных, но интересных развлекательных мест для одного портала. Театр находился на чердаке старинного особняка, атмосфера была неформальная, зрители сидели на подушках.

Ставили «Гамлета» в современной интерпретации, без костюмов и декораций, и Юра играл главную роль. После спектакля я подошла за интервью, и он, мгновенно преобразившись из хмурого депрессивного Гамлета в обаятельного и смешливого парня с ямочками на щеках, предложил перейти в какой-нибудь бар и съесть по огромному стейку, заодно и поговорить. В итоге мы проговорили всю ночь – начали в каком-то затрапезном ресторанчике, потом перешли в «Пропаганду», потом поехали на Воробьевы горы встречать рассвет. И больше уже не расставались.

Юра был младше меня на четыре года, он учился на последнем курсе РАТИ и планы имел самые амбициозные. У него уже были приглашения от заметных режиссеров, и он даже позволял себе капризничать. Не видел смысла хвататься за любую роль, как это делают многие молодые актеры, в паническом страхе перед конкуренцией, путая птицу счастья с синицей в руках. Он не считал возможным сниматься в «мыле», ситкомах, отказался вести ток-шоу и корпоративные вечеринки. Он еще был никем, но уже вел себя как звезда.

Он был дико, сумасшедше, невероятно талантлив.

Между нами было все, все четыре стихии.

Был огонь – такая страсть, что, выкрикивая в потолок его имя, я забывала имя свое. Каждую свободную минуту мы использовали для того, чтобы слиться в единый организм, превратиться в священного многорукого Шиву.

Был воздух – подобно тысячам других влюбленных, мы витали в облаках. Мы мечтали о том, как поедем к монгольским шаманам и на карнавал в Рио.

Была вода – мы оба привыкли к свободе, мы оба умели ускользать сквозь пальцы, мы постоянно испытывали голод друг по другу.

Была земля – мы часто говорили о том, каким могло бы быть наше будущее. Хотим ли мы детей сразу или через несколько лет, будем ли мы снимать квартиру или посягнем на ипотеку.

В итоге Юра переехал ко мне.

Впервые в жизни я делила с мужчиной не только постель, но и кров, двадцать четыре часа в сутки. К моему удивлению, это было легко. Юра был не из тех, кто считает, что домашнее хозяйство – женская территория. Мы сразу поделили обязанности – если он идет в магазин, я готовлю ужин, если готовит он – посуду мою я.

– Да, я женщина, но ни одна черта моего тела не намекает на то, что природа создавала меня хозяюшкой, – говорила я. – Меня всегда коробило, когда компания выезжает куда-нибудь на шашлыки, и парни садятся поболтать у камина, а девушки режут салатики и накрывают на стол. Я однажды даже так уехала из гостей.

Юра смеялся.

Я была влюблена в то, как искренне проживает он каждую роль, актерская игра была для него почти медитативной практикой. А ему нравилось, как я пишу. Он настаивал на том, что я должна собрать свои колонки в книгу.

– Тебя ждет успех… Только надо смягчить какие-то моменты, а то это не купят в провинции!

– Да кому это нужно? – польщенно улыбалась я. – Сейчас писателей как комаров у болота.

– И тут на арену выходишь ты. И всех бьешь по яйцам!

Нам обоим ничего не хотелось друг в друге изменить. И это было счастье.

Юра понравился даже Лу. Хотя к моим двадцати восьми она уже почти потеряла интерес к тому, что большинство людей называют «жизнью». У нее была какая-то своя, параллельная, жизнь – с гадальными картами, марихуаной, коньяком и странными друзьями-фриками. Но даже Лу, всего единожды увидев его, отозвала меня в сторонку и прошептала: