Со стыда провалиться - Робби Робертсон

Лет десять тому назад, а то и больше, я отправился в презентационный тур по стране со своим романом — в твердом переплете он был издан годом раньше, а теперь выходил массовым тиражом в мягкой обложке. В поездке было все: и странные ведущие со скверным характером, и мгновения, когда я чувствовал поддержку аудитории, и череда мелькающих вечеров, наутро после которых тебя мучает Похмельный Синдром Дружелюбия, потому что ты так много говорил и так хотел понравиться, что набивался в лучшие друзья каждому встречному. Случались и унизительные провалы. В пригороде Атланты во время жуткой грозы менеджер книжной лавки, где планировалось мое выступление, настоятельно убеждал меня: мол, ты же не виноват, что не родился Мадонной и не можешь собрать полный зал в такую отвратительную погоду. От раскатов грома дрожали стекла. В лавке не было практически ни души. К восьми пятнадцати в первом ряду сидели трое чернокожих, остальные места пустовали. Двое белых покупателей, заподозривших, что сейчас начнутся скучные чтения, адресованные стульям, юркнули к стеллажам с налоговыми справочниками. Один из троицы чернокожих сообщил, что они руководят экспериментальным театром в Атланте и не понаслышке знают, каково это — когда на сцене больше народу, чем в зале, поэтому, ежели мне хочется почитать, они готовы слушать. Я надеялся, что этот анекдотичный случай позабавит и тронет сотрудников отдела рекламы в издательстве, выпустившем мою книгу.

Несколько дней спустя в туманном Портленде я встретил приятеля-англичанина — поэта, который за день до того выступал перед трехтысячной аудиторией в главном городском театре. Удивительный, прекрасный, культурный, современный Портленд. Вместе с приятелем мы вошли в книжный магазин, где должны были проходить чтения, и я сунул в карман экземпляр своего романа. А потом произошла эта нелепая вещь.

— Эй! — послышался оклик.

Я не обратил внимания.

— Простите, я к вам обращаюсь.

Я обернулся и увидел продавца, на груди у которого висела табличка с именем.

— Пройдите сюда, пожалуйста, — сказал он.

Довольно странное приглашение подписывать книги, подумал я. Но нет, продавца интересовало другое: не положил ли я случайно что-то в карман. Да, ну и что? Продавец очень хотел посмотреть, что именно. Я заметил над кассой объявление, предупреждающее магазинных воришек об уголовной ответственности.

— Он сегодня здесь выступает! — рявкнул мой приятель. Ему тоже не верилось в происходящее.

Меня подозревали в краже!.. Я знаю одного художника, который, закончив картину, не желает и смотреть на нее и просит галерейщиков, чтобы полотна забирали и продавали как можно скорее. Картина должна немедленно обрести собственную жизнь, отдельную от художника.

Продавец и глазом не моргнул, увидев фотографию темнокожего парня на задней обложке книги, которую я держал в трясущихся руках. Мой друг уже закипал от злости. Я не выдержал и сбежал — вышел на улицу покурить. Кто-то позвал меня, когда пришло время начинать. Того продавца я больше не видел. Мой приятель сидел на заднем ряду, дымя сигаретой. Могу добавить, что послушать меня собралось человек тридцать, семеро из них — мои бывшие одноклассники, их братья и сестры. Однако, несмотря ни на что, я прекрасно выступил и хотел порадовать рекламный отдел издательства этой новостью. Открывая перед нами дверь, хозяин магазина еще раз извинился перед моим другом, который изрядно припугнул продавцов, тем самым компенсируя мое (как я предпочитаю это называть) патологическое отсутствие реакции на просьбу вывернуть карманы в книжной лавке.

Мне крупно повезло — меня не так-то легко смутить, и это замечательно, поскольку я и теперь зачастую веду себя небезупречно, а уж в молодости… Наверное, с годами я перестал испытывать тот тип стыда, от которого другие провалились бы сквозь землю. Как и у остальных, почти все позорные эпизоды случались со мной, когда я был либо пьян, либо под кайфом. Сейчас я уже в той поре, когда слегка краснею от стыда, если, проснувшись поутру, узнаю, что НЕ облажался по полной накануне вечером. Тогда мне кажется, что я просто выкинул день из жизни.

Конечно, мне не обязательно нужна выпивка или наркотики (правда, это очень помогает), чтобы выставить себя идиотом. Даже в трезвом виде я — мастер faux pas[90]. Думаю, причина в моей непомерной заносчивости — я так поглощен собственной персоной, что даже не тружусь обращать внимание на происходящее вокруг.

Однажды я устроился на новую работу в Лондоне, и в конце первой недели босс пригласил меня выпить. Мы славно сидели, непринужденно беседуя, хотя алкоголь, пожалуй, начал действовать слишком быстро. Шеф поинтересовался, нравится ли мне работа. Занятие что надо, сказал я. Потом он спросил, со всеми ли у меня хорошие отношения. Я признался, что коллектив отличный за исключением одной начальницы с верхнего этажа. Я сказал, что ее все ненавидят, и назвал «мерзкой сукой». В этот момент мне следовало бы заметить на лице босса задумчивость и легкую тень страдания.

На следующий день, маясь положенным похмельем, в обеденный перерыв я вышел поиграть в бильярд на пару с девушкой, которая работала рядом с упомянутой начальницей. Девушка спросила, хорошо ли я провел вечер, и я сказал, что все прошло нормально, только я немного перебрал. Она спросила, как я поладил с боссом. Я сказал, что шеф — отличный парень (крайне редкая для меня оценка начальства). Коллега со мной согласилась, а затем прибавила: «Странно только, что жена работает у него под боком…» Разумеется, я сразу понял, кого она имеет в виду, и испытал то чувство, которое мы с моим приятелем называем «эффект рухнувшей плотины». Такое происходит, когда вам кажется, что ваше лицо сейчас вспыхнет и сгорит — это реакция на… э-э… стыд.

Позор этой разновидности жгучий, но сравнительно обыденный. Самая большая трудность в попытке выловить воспоминание о действительно неприглядном эпизоде заключается в том, что таких эпизодов слишком много, и ты понимаешь, что лучшие (или худшие) из них просто стерты, вытеснены в подсознание. Как бы то ни было, один случай навсегда врезался мне в память — когда нам не досталось билетов на футбольный матч между сборными Англии и Шотландии, который проходил на стадионе Уэмбли в 1979 году. Запасшись здоровенным ящиком с выпивкой, я и двое моих приятелей сидели на автостоянке за стадионом. Мы не просыхали уже несколько дней подряд и в общем-то не так уж рвались на матч, а просто хотели закончить «сейшн».

Я пёрнул и нечаянно обгадился. Когда я ощутил в штанах теплую кашу, у меня заколотилось сердце, а на лбу выступила испарина; впрочем, я с беспечным видом встал и направился к общественным уборным у стадиона. Я намеревался посрать, как можно лучше подмыться, и если трусы безнадежно испорчены, смыть их в толчке.