Кентавр VS Сатир - Андрей Дитцель

Максимов и без того боялся идти домой, пока не разойдутся остальные. А теперь и его одноклассники, и все учителя, наверное, уже ушли.

— За своей сифозной курткой? Иди, что ждёшь.

Максимов осторожно, чтобы не запачкать руки, открывает дверь раздевалки — и тут же летит к стене от резкого тычка или пинка в спину.

— Что вернулся так рано?

— Меня не пустили в музыкальную. Из-за резиновых сапог.

Максим стоит в калитке. Осень, частный сектор, мелкий дождь. Мать с бидоном воды из колонки.

Мы познакомились в Германии. Приятели попросили выгулять и развлечь одаренного соотечественника, который прилетел подменить заболевшего тенора. Максимов действительно сидел в отеле и хандрил, — как он объяснил, без итальянского солнца и Ла Фениче. Погоды стояли хмурые, обычные для немецкого севера зимой, но миссия спасения удалась, Максимов стал почти каждый свободный вечер присоединяться к моим друзьям.

Вначале Макс был самим воплощением скромности и хороших манер. Даже студент психологии Вадик № 1, с которым я тогда время от времени встречался и спал, записал Макса в интроверты и интеллигенты. Лишь один эпизод озадачил нас. Я отлучился от своих гостей созвониться с родителями — мы часто разговариваем, а в последнее время устраиваем видеоконференции. Поэтому разговор вскоре зашёл о мамах и папах. Например, студент № 1 долго не решался рассказывать родителям, добрым и простым русским переселенцам, о своей личной жизни. Когда к Вадику переехал его шатц (все русские в Германии называют своих спутников или спутниц schatz, золотце, сокровище), они делали вид, что просто снимают вдвоём жильё. Но потом выяснилось, что мама и папа всё давно понимали, просто не считали нужным вмешиваться. Сейчас они живут через пару улиц, в том же Санкт-Георге, гей-районе Гамбурга, подкармливают ребёнка русским борщом.

— А где сейчас твои? — невинно поинтересовался я у Максима.

— В той же дыре, где и были, думаю, — раздраженно ответил он, потягивая мартини.

— Вы давно не виделись?

— Уже лет пять. И что-то не очень тянет.

— Ну списываетесь же наверняка. Неужели ты не отправил открытки из Венеции или Токио (где ещё выступал перед этим?..).

— Совсем не общаемся. — Макс повысил голос и раздельно, растягивая, произнёс: — Они это ниииииичем не заслужили… За что? За то, что я, пока школу не окончил, грязь месил? За удобства на улице? За боты «прощай, молодость»?

Я прервал воцарившееся молчание, выпроводив гостей гулять на Репербан.

Через пару дней Макс подарил мне бокалы для мартини: «Андрюш, я вот о чем хотел с тобой поговорить… В гостинице и скучно, и грустно, и дорого, а у тебя есть свободная комната. Как ты думаешь, две недели в качестве соседа меня трудно будет потерпеть?» Я попробовал себе представить проект «Общежитие с Максимовым» и не нашёл никаких возражений против. Макс казался занимательным и культурным собеседником, а на случай незапланированного развития событий — сексуальным партнером моей лиги; возможно, лишь чуть-чуть более светловолосым, круглолицым и ухоженным, чем мне нравилось.

Первые сутки прошли идеально, лишь в адрес ночевавшего у меня психолога Вадика Максимов оказался язвителен: «Вадик, Вааадичка… Так жалобно стонет в постельке, ты его не обижай, насильник Андрюша!» Следующий день сложился тоже неплохо, только Вадик сослался на учебные дела и оставил меня без сладкого — а я так ждал вечера.

На третий день Вадик тоже не мог встретиться, и я решил больше не хранить верность. Хотел заглянуть в заведение «Mystery Hall» на одном из ответвлений Репербана — там в любое время суток можно найти секс, и в стенах есть такие дырки, за каждой из которых прячется бескорыстный помощник. Но мой новый сосед попросил посмотреть, почему у него напряжена спина. Джинсы на попе были приспущены. Во время массажа Максим волнительно двигался подо мной. В общем, я его, не особо задумываясь, трахнул. Секс сначала показался проходным эпизодом, но повторился на следующий день, ещё и ещё раз. Анальные таланты Максимова и афинянина Марка, конечно, нельзя сравнить из-за разности дискурсов, но по количеству очищенных от эмоций баллов мужчины идут в ногу. Только Марк излучает в сексе невероятное моцартовское счастье, а Макс отдается так, как будто приносит роковую жертву вагнерианским богам: «Трахни меня как шлюшку, используй меня…»

Кстати об оперном искусстве. Студент Вадик простодушно поинтересовался однажды: «Ведь этим в сегодняшнем мире занимаются одни неисправимые романтики и бессребреники?» — «Вот уж не надо. В некоторых жанрах искусства вертятся неплохие деньги», — поправил его наш певец.

День за днем я узнавал о Максимове что-то новое. Чаще по случайным оговоркам, чем по ответам на прямые вопросы. И он меня исследовал, не сомневаюсь. Порой даже казалось, что Макс мысленно составляет какое-то сложное досье на меня и моё окружение.

— Андрюша, ты лично знаешь столько интереееесных и успешных людей, но не умеешь извлекать из этого никакой поооользы. Вот что у тебя за работа? Фотографии перекладываешь?

— Мне нравится. Не напрягает особо. Оставляет много свободного времени. То стихотворение напишу, то повесть о каком-нибудь настоящем человеке между делом.

— Ты вполне мог бы больше печататься. Но пааальцем для этого не шевельнешь, ни одним пальцем… Ну ладно, скажи мне вот некстати, хочу познакомиться, когда буду в Москве… этот журнааальный Красопкин, он актив или пассив?

— Между нами, мальчиками, с Айрутой был пасом. Но зачем тебе это?

— Информаааация правит миром.

— Ага.

— А с Сухоцким меня познакомишь? Неплохо иметь среди друзей человека с таким весом в СМИ…

Первое, что Максимов узнал, готовясь к поступлению в Москве: едва ли не самое важное в образовании и карьере вокалиста — попасть к настоящему педагогу. В шутку в Гнесинке говорят, что таких на весь мир приходится лишь восемнадцать, над ними же пять архонтов, в том числе верховный, прозываемый Вельзевулом.

Патриарх Кирилл недавно напоминал нам, что православному человеку по-прежнему следует отдавать церкви десятину, хотя бы символическую. Ничего удивительного, что и ведомство Вельзевула собирает со своих членские взносы. С этим даже строже, чем у православных. Чада пожизненно отчисляют в партийную кассу ровно десять процентов всех профессиональных доходов.

Но сплетни про архонтов, сексуальную и финансовую эксплуатацию певцов, возможно, и сами от лукавого. Возьмём педагога Каракуртова. Совсем не чудовище, а добрый улыбчивый человек. Он так много сделал для Максимова. И говорит, сделает ещё больше. Бархатный, сладкий Каракуртов.

— Максииимка, мальчик мой, талааантище. Боялся, зажался так, а уже все. Говорит же наш мудрый народ, маленький хуек в жопе королек…

Видимо, я прошёл какие-то сложные личностные тесты, и перед вылетом из Гамбурга Максимов решил огласить свои положительные выводы. Мастер красивого жеста перехватил меня после работы на берегу Альстера с парой хрустальных бокалов и бутылкой «Клико» девяностого года. Мы выпили, Максимов торжественно швырнул хрусталь в воду.