Ария смерти - Донна Леон

Брунетти откинулся на спинку стула, переплел руки на груди и стал смотреть на кампо. Единственное круглое окошко на фасаде церкви Сан-Лоренцо, на самом верху, уставилось на него в ответ, словно глаз плосколицего Циклопа. Насколько помнил Брунетти, много лет назад Скарпа однажды просто появился в квестуре и виче-квесторе ни словом не упомянул о его назначении, пока это не произошло. Было не похоже, что эти двое знали друг друга раньше; впрочем, воссоздать в памяти несколько первых месяцев ему было сложно: лейтенант Скарпа был всего лишь новеньким, высоким и худым, и привлекал внимание скорее своей безупречной униформой, нежели тем, что делал или говорил.

Первая зацепка – когда Брунетти случайно застал их обоих в коридоре, возле кабинета синьорины Элеттры. Патта и Скарпа говорили на языке, изобилующем носовыми звуками, напоминающем арабский, греческий и только отдаленно – итальянский. Комиссар услышал – или так ему показалось – «тр», произносимое как «ч», и глаголы, смещенные в конец предложения. И ничего не понял.

Тогда как раз началось второе расследование в казино, то есть это было лет восемь назад. С тех пор Патта стал покровителем Скарпы. С чего бы это?

Как ни вглядывался Брунетти в Циклопа, ответа так и не дождался. Одиссей обрядил себя и своих спутников в бараньи шкуры, чтобы обмануть одноглазого великана; комиссар же так и не придумал хитрости, которая сработала бы в его пользу.

В дверь трижды постучали, и вошла Гриффони: с некоторых пор она считала, что ей не обязательно дожидаться разрешения. Возможно, в предвкушении жаркого лета она очень коротко обрезала волосы, так что в квестуре было теперь две дамы с мальчишескими стрижками. В ее случае это была шапка золотистых кудрей. Сегодня Клаудиа надела черное платье, чуть прикрывающее колени. И на ней не было галстука.

Брунетти указал на тот из двух стульев у его стола, что был удобнее.

– Хорошо выглядишь, – ограничился он ремаркой, а затем поинтересовался: – Что говорят в театре?

– Пока я беседовала с капельдинером, вошли трое мужчин, проштамповали свои хронометражные карты и ушли.

– И?.. – спросил Брунетти.

– Это напомнило мне о доме, – сказала Клаудиа голосом, потеплевшим от ностальгии.

О Неаполе?

– Почему? – удивился комиссар.

– Мой дядя был водителем такси, и у него в театре Сан-Карло был друг, – ответила Клаудиа, словно это все объясняло.

– И?..

– И мой дядя числился рабочим сцены, но все, что ему нужно было делать, – это дважды в день являться в театр, в начале рабочего дня и в конце, чтобы отметиться. – Заметив удивление собеседника, она воскликнула: – Знаю, знаю! Но потом была аудиторская проверка и ввели карточки учета рабочего времени, чтобы убедиться: все, кто числится в зарплатных ведомостях, хотя бы приходят в театр отмечаться.

Озадаченный Брунетти спросил:

– И твой дядя там не работал?

– Господи боже, конечно нет! У него пятеро детей, поэтому ему приходилось таксовать по двенадцать часов семь дней в неделю.

Она улыбнулась, и Брунетти понял, что ей забавно об этом вспоминать.

– Он отмечался в театре утром и вечером и получал жалованье? – Когда Клаудиа кивнула, комиссар спросил: – И как долго никто этого не замечал?

– Ну, не только мой дядя так делал, – произнесла Клаудиа не очень уверенно. – У него не было лицензии на вождение такси. Так что единственным официальным местом его работы был театр.

– И сколько лет он… там работал?

Клаудиа задумалась, потом по пальцам подсчитала годы.

– Двадцать семь. – И после паузы добавила: – А такси он водил тридцать шесть лет.

Брунетти вздохнул и сказал единственное, что пришло ему на ум:

– Наверняка он отлично знал город.

– Во всех смыслах этого слова, – отозвалась Гриффони. Она выпрямилась на стуле, словно прогоняя искушение и дальше болтать о пустяках. – Капельдинер в театре говорит, что в вечер спектакля у них настоящее столпотворение. Приходят не только музыканты и исполнительский состав. Еще их родня и друзья, дублеры. Иногда в вестибюле столько народу, что за всеми невозможно уследить.

Брунетти вспомнил, какая толпа была в тот вечер, когда они с Паолой дожидались Флавию.

Клаудиа продолжала:

– Он говорит, что хуже всего – за час до представления, когда все начинают приходить. Особенно если идет такая опера, как Тоска: с хором и со вторым детским хором. Можешь представить себе это безумие. – Прежде чем комиссар успел вставить слово, Гриффони продолжила: – Примерно то же самое – после спектакля, когда зрители собираются в вестибюле и ждут певцов.

– А что с цветами? – спросил Брунетти.

– Капельдинер мало что запомнил, только то, что их принесли двое мужчин. Костюмерша синьоры Петрелли и та дама, которая ведает париками, не замечали ничего такого, пока не закончился спектакль и они не увидели в гримерке у певицы эти розы. Я разговаривала с рабочими сцены. Никто не заметил ничего необычного.

– Но кто-то же умудрился попасть в гримерную синьоры Петрелли с цветами!

– И вазами, – уточнила Клаудиа. – Это если все, что сказала костюмерша, правда.

– И кто-то пронес еще охапку цветов в боковую ложу и оттуда бросал их Флавии на сцену, – сказал Брунетти, который видел это собственными глазами. – Как это могло произойти?

– Может, это сделал сам капельдинер. Кто знает? – И Клаудиа добавила: – Или же этому тайному поклоннику помог друг. Если у сумасшедших бывают друзья.

Понимая, что большего из этой темы не выжмешь, Брунетти решил ее сменить.

– А что насчет Альвизе?

– Он представился пострадавшей и сказал, что его прислали присматривать за ней, чтобы никто ее не побеспокоил.

Не было необходимости объяснять, что Альвизе и конспирация – вещи несовместные, Брунетти и сам это знал.

– Сколько времени он там проводит? – спросил комиссар.

– Сказал мне, что будет находиться в больнице в часы посещений: с десяти утра до часу дня и с четырех до семи.

– А остальное время?

Гриффони лишь передернула плечами. Альвизе был в своем репертуаре!

– Он не подумал, что с девушкой что-то может случиться в другое время.

– Не подумал, – согласился Брунетти. – Действительно, ну с чего бы вдруг?

– По-твоему, эта девушка в безопасности? – не удержалась от вопроса Клаудиа.

– Понятия не имею. Но сама она думает именно так, и ей, наверное, от этого легче. Все равно сейчас некому поручить ее охрану, кроме Альвизе.

В кабинете установилась комфортная тишина, возможная только между коллегами, которые подружились за долгие годы сотрудничества. Потом в окно ворвался рев приближающегося с правой стороны судна.