Ария смерти - Донна Леон

– Есть ли возможность опросить ювелиров? – поинтересовался комиссар.

Секретарша кивнула, не сводя глаз с колье.

– Кто бы его ни продал, он наверняка запомнил эту вещь. – Она отвлеклась наконец от экрана и продолжила: – У меня есть список мастеров и магазинов, торгующих драгоценностями, подобными этим. Разошлю фотографии и спрошу, не продавал и не покупал ли у них кто-нибудь колье за последние… Какой срок указать?

Она вопросительно посмотрела на комиссара.

– Не думаю, что нужно называть временные рамки, – ответил он.

Брунетти, ничего не смысливший в драгоценных камнях, запомнил это колье на всю жизнь. Что уж говорить о ювелире, который знал его стоимость гораздо лучше и был куда более чувствительным к его красоте?

– Искать только в Италии или за границей тоже?

– Полагаю, везде, – ответил Брунетти.

Молодая женщина кивнула, а затем последовал вопрос:

– Что-то еще?

– Хотелось бы знать, что теперь будет с лейтенантом Скарпой, – мягко сказал Брунетти и улыбнулся.

– А! – прозвучало в ответ. – Наверняка у него в Риме могущественные покровители. С ним ничего не случится.

– Кто же его так опекает? – спросил Брунетти все тем же ангельским тоном, вспоминая ее недавнее заявление по поводу лейтенантской головы.

– Не хочу строить догадки, дотторе! – отозвалась синьорина Элеттра и, обернувшись на шум у Брунетти за спиной, добавила: – Быть может, виче-квесторе ответит вам на этот вопрос.

С любезной снисходительностью, неизменно сопутствующей его беседам с нижестоящими коллегами, виче-квесторе Патта обратил внимание на подчиненных. Сперва он посмотрел на синьорину Элеттру, и его лицо смягчилось:

– Если вы говорите с Брунетти, означает ли это, что вы разговариваете и со мной?

– Конечно, я разговариваю с вами, дотторе! – приветливо отозвалась секретарша. – Иначе и быть не может.

Таким голосом можно продать что угодно – хоть мед, хоть стиральный порошок.

– О чем идет речь? – поинтересовался Патта тоном, который обычно приберегал для синьорины Элеттры, но не для Брунетти. Ни меда, ни стирального порошка комиссарио, судя по всему, не заслуживал.

Секретарша жестом указала на Брунетти. Тот принял подачу и моментально стал серьезным.

– Я как раз говорил синьорине Элеттре о том, как я рад, что офицер Альвизе дежурит в больнице, куда поместили эту несчастную девушку.

Как маяк, обращающий свой луч к новому кораблю, Патта повернул гладко причесанную голову, посмотрел на Брунетти и спросил:

– Девушку? – И после паузы добавил: – Альвизе?

– Со стороны лейтенанта было очень предусмотрительно подумать об этом.

– Нечасто услышишь от вас похвалу в адрес лейтенанта, а, комиссарио?

Как ни старался виче-квесторе скрыть самодовольную усмешку, она все-таки проявилась у него в голосе.

Брунетти, рассудив, что самодовольство все же лучше, чем подозрительность, рискнул изобразить раскаяние, покачал головой и ответил:

– Должен сказать, что это правда, дотторе. Но бывают случаи, когда следует признать чужие заслуги, кому бы они ни принадлежали.

Можно было, конечно, еще поджать губы и чуть заметно кивнуть, но зачем пересаливать? Брунетти подавил этот импульс.

Патта снова посмотрел на синьорину Элеттру, но та как раз перевязывала узел на галстуке. Брунетти поразился тому, сколько грации и изящества можно вложить даже в такое сугубо мужское занятие. Галстук был темно-серый, в почти незаметную красную полоску, и на особе, повязывающей его, был, черт побери, черный шерстяной жилет и полосатые штаны; так почему же движение ткани, когда синьорина Элеттра пропускала конец галстука через узел, вдруг напомнило ему, как Паола стягивает чулки и тот момент, когда ее ноги вот-вот останутся обнаженными?

– Вы пришли ко мне? – вопрос Патты вернул Брунетти к реальности.

– Нет, дотторе. Я хотел попросить синьорину Элеттру выяснить происхождение одного ювелирного изделия.

– Краденого? – спросил виче-квесторе.

– Мне это неизвестно, сэр.

– Изделие ценное?

– Полагаю, что для его владельца – да, – ответил Брунетти. И, прежде чем тучи, которые уже начали собираться на челе у начальства, стали грозовыми, уточнил: – По-моему, большинство из нас склонны преувеличивать ценность того, что нам принадлежит или нравится.

Думал он в этот момент о ценности, которую представляет для виче-квесторе лейтенант Скарпа.

Синьорина Элеттра вставила реплику:

– Сомневаюсь, что это колье настолько ценное, комиссарио! Но посмотрим, что мне удастся узнать.

Она постаралась на славу: в ее голосе прозвучала и досада, и даже легкое раздражение из-за того, что приходится заниматься пустяками.

То, что синьорина Элеттра разговаривает таким тоном с Брунетти, явно понравилось начальству. Позволив себе удивленный взгляд в ее сторону, комиссар обратился к Патте:

– Если я вам больше не нужен, дотторе, я буду у себя в кабинете.

Патта кивнул и развернулся к своей двери. Синьорина Элеттра у него за спиной поправила узел на галстуке, посмотрела на Брунетти и… подмигнула ему.

Брунетти устроился за рабочим столом. Чем себя занять? Радоваться пустячной победе над Паттой ему не очень-то хотелось. В последние годы комиссар уже не получал удовольствия, подпуская патрону шпильки, но и удержаться от этого не мог. От коллег из других городов и провинции он не раз слышал о том, какого сорта начальству, независимо от пола, им приходится подчиняться – и часто намеком, потому что прямо о таком не скажешь, они добавляли: некоторые шефы служат не государству, а совсем другой организации, чего нельзя было сказать о виче-квесторе.

С годами Брунетти понял, что наивысшая ценность для Патты – это его семья. Он был предан ей всецело, безгранично и безрассудно, и это внушало комиссару симпатию. Виче-квесторе был тщеславен, ленив, эгоистичен и иногда вел себя глупо, но все это были простительные недостатки. Он чуть что начинал метать громы и молнии, но без истинной подлости и злого умысла. Это было привилегией лейтенанта Скарпы.

Мотивация Патты всегда была прозрачной, а потому и легкопонятной: он жаждал одобрения вышестоящих лиц и продвижения по карьерной лестнице. Впрочем, большинство хочет того же. Если бы не подушка безопасности, какой являлись богатство и связи его тестя и тещи, Брунетти вряд ли позволил бы себе такую самостоятельность в работе и держался бы с начальством почтительнее.

Но почему Патта так благоволит лейтенанту Скарпе? Этим не впечатлишь руководство, не продвинешься по карьерной лестнице. Брунетти никогда не встречал их вместе вне квестуры и не слышал, чтобы кто-то упоминал, будто видел их в компании друг друга. И Скарпа, и Патта из Палермо. Семейные узы? Связанные с покровительством старые долги, которые надо отдавать?