Vita Nostra. Работа над ошибками - Марина и Сергей Дяченко

Прошелся ветер, поднял над улицей поземку. Принес странный запах, который Сашка не сразу смогла разобрать — после бега на морозе нос потерял чувствительность. Сирена приближалась со страшной скоростью, и не одна, видимо, «Скорых» было несколько, и орали они как-то совсем заполошно…

Ветер пахнул дымом. Сашка шарахнулась на тротуар, снег осветился красными и синими огнями, и на холм, раскидывая ледяные крошки из-под колес, ворвалась не «Скорая», а огромная пожарная машина. Пролетела мимо Сашки, обдав снежными брызгами, а за ней еще одна, тоже под сиреной.

Сашка проводила их взглядом…

И побежала вслед, и в какой-то момент даже почти догнала.

х х х

Сосульки растаяли, чердачное окошко лопнуло, из него бил огонь, как из ракетного сопла. Пожарные разворачивали шланги, кто-то метался в поисках гидранта. На соседних крышах плясали под искрами люди без верхней одежды — с ведрами, кто-то с огромной лейкой, заливали черепичные скаты, пытаясь спасти то, что подлежало еще спасению.

— Пошла вон отсюда! Что тут, цирк?! — закричал на Сашку пожарный сиплым, сорванным голосом.

Сашка слышала его, будто в полной тишине — хотя сирены выли, пламя гудело, люди плакали, перекликались и бранились:

— Уснул с сигаретой?!

— За плитой не уследил!

— Вытащить не успели! — кричала в телефонную трубку полная женщина в лыжной куртке. — Какая «Скорая», тут крематорий уже готовый…

Сашка слышала ее голос, как полную тишину. Как будто, открывая рот и напрягая связки, эта женщина вытягивала из мира звуки, их становилось все меньше, меньше…

Тишина, в которой взрывается планета. И в полной тишине схлопывается звезда — в единую точку без плотности, без времени, без массы.

К чернеющему забору невозможно было подойти — таким жаром тянуло от дома. Серебристая «Мазда» под навесом обуглилась. Сашка опустилась на колени, положила ладони на забор — будто на раскаленный утюг. Не отдернула.

Великая Речь прекрасна и гармонична. И Сашка — ее любимое оружие, глагол. Пожар — грамматическая конструкция, сочетание смыслов. Сашка почувствовала, как голову сжимает обруч несуществующих наушников…

И, сложив как головоломку боль в обожженных ладонях и тишину в ушах, Сашка присвоила эту конструкцию и стала горящим домом.

Боль ушла, будто ее отключили, но появилось неприятное чувство сожаления — дискомфорт от выжженного первого этажа. Дрожь в чердаке, напряжение в перекрытиях, готовых обрушиться. И еще, как ни странно, неловкость и даже стыд оттого, что первая искра этого пожара упала с закоротившего провода. Там на стене, где уже оплавился электросчетчик.

Сашка перешла к четвертому измерению и ощутила время, как запах. Нюхом почуяла момент, когда заискрила проводка. Точка времени смердела, но не дымом, а падалью. Если бы горящий дом мог блевать в этот момент — Сашку бы стошнило.

Она вышла в пятое измерение: вероятность.

Разбегающиеся трещины на почерневшей бетонной стяжке сложились в узор. Дом замер, прекратив разрушаться. Замерли языки огня, перестали трескаться балки. Принюхиваясь, Сашка очень осторожно двинулась по времени назад.

Пламя втянулось под крышу. Опустилось на шторы, как огромная бабочка. Приникло к полу. Выпустило из огненной хватки диван — вместе с телом лежащего навзничь человека. Восстановился у стены книжный шкаф, появились часы с большим маятником, и маятник качнулся…

Знакомое движение отбило у Сашки власть над временем, превратив чистую энергию символов в человеческий отсчет секунд. Время запустилось заново, и дом задрожал: огонь взметнулся, вырос, и балки начали проседать…

…Звезды взрываются в молчании.

Сашка почувствовала время как вкус на языке — ложка меда со щепоткой перца. На этот раз откат к началу пожара дался с гораздо большим трудом. Она не смотрела на маятник, чтобы не сбиться снова. Вероятности сплелись в клубок, и на каждой руке у нее было по сто пальцев.

…Скачок напряжения в сети. Нет, до трансформаторной станции ей отсюда не дотянуться. Искра… гаснет. Вторая… тоже гаснет. Но вылетает целый сноп, искры скачут по паркетному полу, начинает тлеть ковер, дым заполняет комнату, человек на диване больше не дышит…

Назад! Рванувшись, Сашка поняла, что перестала быть домом, теперь она не имела формы, как дым. Падает искра… первая… И человек на диване… просыпается! Он вскакивает сразу… Видит замыкание… Хочет выдернуть провод из розетки обогревателя…

…И его убивает током. Задергавшись, он валится на ковер, и начинает тлеть тщательно выглаженная рубашка…

У этой схемы нет счастливого исхода. Сашка не думала, ей нечем было думать, но она все еще существовала — присутствовала — длилась. «Я не могу изменить… я случайный, сторонний фактор, я вижу схему… мне надо, чтобы схема увидела меня».

«Что такое я в этом грамматическом фрагменте? Я не гость, не пожарный… не предмет, не имя, не признак… не наблюдатель! Как выразить меня, если меня здесь нет?!»

Старик снова лежал на диване, он был жив и спал. Полетела искра, другая, старик проснулся…

Где-то беззвучно взорвалась вселенная. Старик трясущейся рукой схватил желтый корпус баллона-огнетушителя, залил порошком тлеющий пол и тогда уже нажал кнопку на электросчетчике, отключая свет по всему…

Темнота.

х х х

Сашка пришла в себя посреди темноты, в невесомости, где нет ни верха, ни низа. Очнулась от того, что ее тело, кажется, снова обрело форму. Очертания. Но не на твердой опоре; она висела в морозном воздухе, замерев, скользя поверх ветра… и сила тяжести была направлена туда же, куда и взгляд. Значит, она смотрела вниз, на заснеженный лес. Значит, слабое зарево над горизонтом — это Торпа…

…Зарево?!

Ее тело казалось огромным, очень твердым, будто выкованным из стали, со множеством сочленений. Самой естественной его частью были отчего-то крылья, Сашка ощущала каждое перо в отдельности, жесткое и легкое. Поначалу ей удалось шевельнуть крыльями, а потом уже, с превеликим трудом, она вернула чувствительность ногам и рукам и смогла смахнуть замерзающие на глазах слезы.

Ноздри обжигал мороз. Крылья разбивали поток снега, и это было непривычное чувство. Раньше Сашка никогда не летала в снегопад.

Вот здания Торпы. Вот новостройки, глубокая ночь, елки на площадях. Редкий поток фар на трассе. Вот старый город; Сашка задержала дыхание и тут же просела в потоке холодного воздуха. Пепелище? Развалины? Угли?!

Дом стоял, накрытый снежной шапкой, и снег облепил круглое окошко на чердаке. Ни единого огонька не светилось внутри, темная ночь, декабрь; ни следа на гладком снегу. Двор, который она вычистила три дня назад, снова белел, как свадебная скатерть.

Как говорил когда-то Стерх: «Отпечатки босых ног на белых крышах — это неэстетично!»

Сашка коснулась черепицы рифлеными ботинками. Не стала опускаться всей тяжестью — зависла, как горгулья, раскинув напряженные крылья. Серебристая машина спала под навесом, ей снился аэропорт. Сашка увидела сквозь перекрытия: в гостиной горела свечка, и сидел у стола пожилой человек в толстом свитере, вздыхал и кутался в плед, а перед ним стояла теплая кружка чая.