Фальшак - Андрей Троицкий

После полуночи, заперевшись в студийной каморке, Архипов и его давнишняя любовница Ева Фридман пересчитывали деньги, строили грандиозные планы, повторяя вслух, что дураков не сеют и не пашут, они сами родятся. Раз лохам нравится московская старина, они ее получат. А вырученные деньги… Им найдется применение.

Идея создания собственного художественного салона современной живописи давно будоражила воображение Архипова. Объективно оценивая свои художественные способности, он пришел к выводу, что таких живописцев, как он, хоть в шеренгу станови и строем отправляй в колхоз. Живая линия до Новгорода растянется, а то и дальше. За последнее время он, позабыв амбиции юности, опустился до уличной конъюнктуры: этой псевдо старины, кривых переулков и аляповатых церквушек. Но по части финансовых талантов Бог Архипова не обделил. Ясно же, богатых людей становится все больше, живопись из кустарного ремесла превращается в большой бизнес. Кто раньше усвоит эту аксиому, тот больше заработает. Нужно хватать кусок, пока не схватили другие. Архипову за последний год удалось хорошо подмолотить на своей мазне, и дача покойных родителей в Кубинке ушла за астрономические деньги.

Еще в середине лета он начал переговоры с неким Сафоновым, занудливым и капризным стариком хозяином магазина «Букинист», находившимся в центре Москвы рядом с Бульварным кольцом. «Букинист» занимал часть первого этажа пятиэтажного кирпичного дома, в другой половине находился магазин «Дары моря», источавший на всю округу непередаваемое зловоние протухшей трески и запах отгоревшего пожара. Год назад здесь в подсобном помещении вспыхнуло пламя, когда кладовщица бросила на обогреватель свой рабочий халат. Пожар ликвидировали своими силами, убытки списали. Огонь тот давно отгорел, а вонь осталась. В магазин косяками валили то пожарные, то санитарные инспектора и безбожно штрафовали хозяйку. С пожилой женщиной, владевший «Дарами моря» удалось договориться и сойтись в цене, заведение приносило больше огорчений и убытков, чем прибыли.

Проблем с букинистом Сафоновым, лишенным коммерческой хватки, прогоравшим на своих лучших начинаниях, поначалу тоже не предвиделось. Сафонов быстро впадал в нищету, его магазин влачил жалкое существование, утопал в макулатуре, пропахшей несвежей рыбой. Но хозяин никак не хотел уступить в цене, вел долгий мелочный торг за каждых грош, и в сражениях за деньги одерживал победу измором.

«Этот старый педераст доведет меня до самого края, – диким голосом орала Ева Фридман, закончив пересчитывать дневную выручку. – Уже довел, сука, мразь поганая. Я просто приду в его крысиную нору с топором. И башка этого недоноска покатится под стеллажи». «Ну, что ты, дорогая, – верхняя губа Архипова начинала мелко дергаться, как у кролика. Угрозам Евы он верил. – К чему такие крайности? К чему эта мокруха, которая ничего нам не даст. Кроме срока с конфискацией». Глаза Фридман горели на бледном лице, как раскаленные угли, жесткие черные волосы вставали дыбом, как у ведьмы на шабаше. В такие минуты Архипову казалось, что девушка под складками длинной юбки прячет мясной топор, изъеденный кровавой ржавчиной, и хоть сейчас готова перейти от угроз к действиям. Значит, жизнь несчастного букиниста повисла на волоске. Когда Архипов заглядывал в глаза своей любовницы, начинало казаться что и его собственная жизнь болтается на тонкой веревочке, которая вот-вот перетрется. И по спине пробегала стайка муравьев.

В сентябре Ева неожиданно исчезла из его жизни, с каким-то артистом подалась в теплые края и долго не возвращалась обратно. В глубине души Архипов радовался, что это болезненная порочная связь, которой он почему-то стыдился, хотя бы на время оборвалась. Истеричной нимфоманки Евы больше не видно на горизонте.

Дело с букинистом начало медленно сдвигаться с мертвой точки, старик уступил какие-то гроши, предупредив, что это первая и последняя жертва с его стороны. Архипов набрал долгов, и уже был готов ударить по рукам. Но вовремя подготовил смету реставрации и ремонта помещения. Каким же дураком он оказался. Только на обустройство подземного хранилища уйдет вагон денег. Он век не расплатится с долгами. А картинная галерея станет не культурной меккой московской интеллигенции, превратится в место пьяных посиделок, где будут собираться всякие непризнанные гении, поливать помоями людей, которые чего-то добились в жизни, и спорить о своем месте в современном искусстве. Бездомные живописцы станут спать вповалку прямо на досках пола, а центральное место в этой тусовке займет Ева Фридман, которая станет отдаваться мужикам в порядке живой очереди. Самому трезвому, самому талантливому, самому пьяному… Или всем сразу.

Кто– нибудь из живописцев умрет от передозировки героина, другой в приступе хандры удавится в сортире… Это будет настоящий бедлам, помойка человеческих отбросов. Самого Архипова рано или поздно менты привлекут к уголовной ответственности за содержание притона. Этого он хотел?

Архипов уже был готов поставить крест на всех планах, когда приятный малый по фамилии Непомнящий свел его с неким Романом Борисовичем Горобцом, человеком обеспеченным, чье сердце всегда было открыто для высокого и не слишком высокого искусства. «Я помогу с деньгами, – сказал Горобец. – Это не вопрос». «Сколько? – хриплым шепотом спросил Архипов. – В смысле процентов?» «Ну, друг мой, я не ростовщик, вы меня с кем-то спутали, – он похлопал Архипова по плечу. – Платите отступные этому книжному червю. Пусть подавится. И составьте смету расходов на реконструкцию подвала и ремонт залов. Я все подпишу. Деньги получите в тот же день наличными. Вернете, когда разбогатеете. Не раньше. Да мне и не к спеху, я живу далеко отсюда, в Польше».

Ближе к Новому году ремонт закончился, открылась художественная галерея, где любой желающий мог купить приглянувшуюся ему вещь. Деньги валом не валили, но открытие «Камеи» стало первостатейным событием в жизни художественной богемы, собрало множество доброжелательных отзывов в газетах и вообще произвело эффект.

Архипов еще не искупался в первых лучах славы, когда в его кабинет явился какой-то кавказец, сказал, что он друг Горобца. И ушел, оставив два объемистых чемодана. Вскоре появился и сам Горобец. «Как художественный бизнес, процветает?» – спросил он. «Честно говоря, я ожидал большего, – признался Архипов. – Больших денег. Большего успеха. Большей шумихи». «Все придет со временем, – Горобец скинул пальто, подбитое норкой, закурил сигару. – Хочешь знать, что в чемоданах? Фальшивые акцизные марки на алкоголь. Одна бумажка стоит на черном рынке от двадцати до двадцати пяти центов, я отдаю по восемнадцать. Это так, для справки… А на тебе должок висит. Если хочешь рассчитаться поскорее, придется принимать и хранить у себя в „Камее“ такие чемоданы. Из южных республик будут приезжать парни и забирать это дерьмо. А вместо акцизных марок оставлять деньги. Ты ничем не рискуешь. Художественный салон – это же проходной двор, куда может зайти любой педик с улицы. Так сказать, богема… Менты за такими заведениями не смотрят. И вообще – это блестящая мысль открыть художественный салон. Надо отдать тебе должное, допереть до такой идеи… Молодец».

«Молодец», – как эхо повторил Архипов.

«Предлагаю тебе два цента с каждой акцизной марки. Согласен? По глазам вижу, что согласен». «Я не готов ответить сразу», – Архипов комкал в руках платок. «Если ты будешь и дальше заниматься этой сортирной мазней, что развесил по стенам в залах и в коридорах, и строить из себя целку, то вскоре окажешься на паперти, – нахмурился Горобец. – И тебе, как особо выдающемуся идиоту, никто не подаст. Кстати, мне срочно понадобились деньги. Итак, твое решение?» «Хорошо, – Архипов промокнул лоб. – Два цента с акцизной марки – это хорошо». «Тогда сам подбери себе пару толковых помощников, – сказал Горобец. – Одно условие: никаких бандитов. Иначе они приберут к рукам все наши дела, весь бизнес. А мы останемся с хреном во рту».