В бой ради жизни - Леонид Андреев

– О нет-нет, вы наивно ошибаетесь. Мы с отцом и по сей день находимся в дружбе и согласии, опять же, как говорят у вас, на дружеской ноге.

– Хорошо, гад, выучил наши пословицы. Сейчас-то что тебе надо, коль ты всё о нас знаешь? – с раздражением проговорил Егор, которому уже опротивели откровенные издевательства, выстроенные в насмешливой форме.

Майор снял очки и своими близорукими глазами очень серьёзно посмотрел на Егора:

– Я не собирался и не собираюсь унижать ваше человеческое достоинство, раскрывая свои карты, а уж тем более ёрничать и юродствовать, упиваясь мнимой победой. Более того, мне понятны ваша вспыльчивость и оскорбления в мой адрес. Но вы офицер и к тому же разведчик, а стало быть, должны уметь проигрывать. Посему я прощаю вам вашу несдержанность.

– Плевать я хотел на твоё прощение, – стал выходить из себя Егор. – Я прекрасно понимаю, к чему ты клонишь. К сотрудничеству с тобой и твоей разведшколой. Так вот, ни от меня, ни от моих ребят ты этого не дождёшься. И хватит разводить светские антимонии, давай расписывай, и дело с концом. И последнее. Не наводи тень на плетень, коль ты хорошо знаешь русские пословицы. Ты и мизинца не стоишь Андрея Леонидовича, и никакой ты ему не сын, не верю я в это, не верю. Так, блефуешь, прикрываешься этим, чтобы мы поверили и испугались, – от нервного срыва Егор захлебнулся слюной. – Что ж, умён, переиграл нас, но не выиграл. Мы Родину не продаём, понимаешь ли ты это, полунемец-полурусский? – Егор сильно раскашлялся.

– Браво, браво. Надо же, как пафосно, а главное – натурально, из вас вышел бы неплохой артист, – зло улыбаясь, произнёс Вальтер Краузе. – Ну что ж, коль вы постигли мои намерения по поводу дальнейшего использования вашей группы и выразили протест к сотрудничеству с нашей школой, то я пойду вам навстречу и предоставлю возможность уйти с честью из этой бренной жизни. Уверяю, я не собираюсь силой выбивать согласие у вас и ваших людей, как это делают в гестапо, вырывая у людей ногти, зубы и подвешивая на крюк. В своих методах я далёк от инквизиции. Моё убеждение – слово. Так что буду честен к вашему волеизъявлению, тем самым не уронив ваше человеческое достоинство, поскольку всегда уважаю достойных противников. А пока прощайте.

И резко встав, майор направился к двери. Перед тем как закрыть за собой дверь, он остановился и произнёс:

– Мне жаль, что мы с моим отцом лишаемся такого человека, как вы.

У Егора мелькнула мысль:

– Пароль?

– Что пароль? – не понял Краузе.

– Какой пароль между мной и полковником Ерофеевым?

Егор хорошо помнил, что Ерофеев выдал ему пароль для личных секретных контактов, который знали только два человека – капитан Кузьмин и полковник Ерофеев. Немец замешкался, глядя по сторонам.

– Что? Накося выкуси! Не знаешь, да? Потому что твоя связь с полковником Ерофеевым – полный бред и блеф.

Краузе покачал головой и тихо произнёс:

– Ещё раз повторяю, мне очень жаль тебя, капитан. А пароль: «Аист улетел», – и он вышел, закрыв дверь.

Не сразу, но Егор начал сомневаться в Ерофееве. «Не может быть», – сверлила его чудовищная мысль, но он гнал её прочь и не верил этому мерзкому немцу, так лихо изображающему русского.

«Да нет же, нет, – говорил себе много раз Егор. – Там, на мосту, в штрафной роте он видел этого человека в деле, презирающего смерть и подлость. Не может Андрей Леонидович быть предателем, не может. А если может? – вспыхнула маленькая мыслишка. – И тогда многое объясняется. Например, все блестяще проведённые разведоперации под руководством полковника Ерофеева. Не потому ли они блестяще проведённые, что были сплошной дезинформацией для нашего командования. Одно только это обстоятельство сводило к нулю все подвиги и деяния разведгруппы и запросто подводило всех к расстрелу как предателей и изменников Родины, а также бросало тень на родственников».

– Ничего себе перспектива, – вслух проговорил Егор и далее продолжал мыслить.

«А взять хотя бы то, что, ничего толком не выяснив про первую группу, засылается вторая наобум. А то, как полковник осёкся, когда сказал, что с разведгруппой будет радиоигра, а не радиообмен. Тогда Егор не придал значения этой мелочи, которая сейчас явно высветилась и возымела большой вес. Нет, всё это неспроста, – продолжал сомневаться Егор в своём начальнике. – В прошлом Ерофеев был белогвардейским офицером. Ну так что? В Красной Армии каждый третий участвовал в белом движении, на то она и Гражданская война. Поди, разберись тогда, кто прав, кто виноват. И даже по истечении десятков лет до конца в этом так никто и не разберётся. А вот то, что сын Ерофеева служит в немецкой разведке, и об этом никто якобы не знал, это уже что-то».

Тем не менее, несмотря на все эти сомнительные рассуждения, Егор ни на йоту не склонился к тому, чтобы считать полковника Ерофеева шпионом и предателем.

На следующий день разведгруппа была в сборе – все двенадцать разведчиков и один лётчик, волею случая оказавшийся вместе с ними. Все сидели на стульях со связанными за спиной руками. Стулья располагались кругом так, чтобы все были лицом друг к другу. Но смотреть в глаза не хотелось. На лицах читалась одна мысль: «Всё, это конец».

Конец войне, молодости и самой жизни. Они попались глупо, тупо, без сопротивления и без единого выстрела, как кролики. И за всё это каждый презирал себя безмерно.

В комнату вошли несколько немецких офицеров, в том числе и майор Краузе, а также шестеро солдат с автоматами и девушка-стенографистка в военной форме. Разведчики даже не глянули на них, все сидели молча, наклонив головы и приготовившись к неведомому.

Краузе обратился к офицерам. Он в шутливой форме объяснил своим коллегам, что сейчас в этой комнате развернётся театральное душещипательное действо, о котором они не пожалеют. Что сейчас он, как уже и не раз, совершит свои психологические эксперименты по развеянию стойкости русского характера, в том числе и советского, а заодно произведёт очередную вербовку этих испытуемых в славные ряды Абвера. И что в этот раз он применит новый метод, отличный от предыдущих. Офицеры, слегка похлопав в ладоши, расселись на приготовленные стулья. Затем Краузе зашёл в центр круга, где сидели пленные разведчики, и обратился к ним на русском языке:

– Итак, господа, простите, товарищи, хочу предложить вам две вещи. Первое – это сотрудничество с нашей школой, а значит – жизнь и работа. Второе – это достойная офицера честь – смерть из пистолета прямо здесь и сейчас. Все мы взрослые люди и прекрасно понимаем, что насильно изменить своим принципам и убеждениям очень трудно, а порой и невозможно. Так что, если кто-то решит застрелиться, мешать мы ему не будем, памятуя о чести и достоинстве каждого человека.

Сделав паузу, майор произнёс:

– Думаю, всем понятно.

Разведчики сидели не шелохнувшись.

– Молчание – знак согласия, так, кажется, у вас говорят? Хорошо, тогда перейду к формальности. По первому положению вам развязывают руки, и вы проходите в соседнюю комнату, где ставите свою подпись о согласии служить Вермахту. По второму положению, то есть в случае отказа, вы получаете в руки пистолет с одним патроном и совершаете благородную казнь, достойную офицера. И последнее, – спокойно продолжал свой монолог Краузе. – Что получает каждый в первом и втором случае? В первом, как я уже и говорил, – это жизнь, работу и свободу, а в перспективе – возможность стать гражданином великой Германии. Во втором случае – благородную смерть от пули здесь и сейчас и всеобщую ненависть и забвение на Родине, поскольку все ваши предыдущие операции проводились с ведома и под контролем Абвера. И, стало быть, вы автоматически объявляетесь врагами народа, а что это такое, полагаю, вам объяснять не надо.