Браззавиль-бич - Уильям Бойд

Она поднялась, и мы пожелали друг другу доброй ночи самым приветливым тоном. Не знаю, почему я так решила, но я поняла, что крепнущая дружба между Джингой и мной теперь застынет на мертвой точке. Я не сомневалась, что с этого дня Джинга уже не будет мне доверять.

Жестокость. Соотв. прилагательное «жестокий». Стремление причинять страдание; удовольствие или равнодушие при виде чужой боли; безжалостность; бессердечие.

Когда Хоуп думает о том, как Мистер Джеб умирал медленной смертью, ей особенно живо видится Пулул, который, сидя на спине у старика шимпи, выкручивал ему ногу из сустава, пока не сломал, а потом попытался откусить пальцы; это было жестокое действие; то есть со стороны оно выглядело жестоким. Но понимал ли он, что делает? «Удовольствие или рабнодушие при виде чужой боли». Если считать, что это было жестоко, значит, это было сделано намеренно. Если это было сделано намеренно, то следует сбросить со счета слепой инстинкт, нужно предположить какой-то уровень осознанности.

Хоуп знает (откуда вообще берется знание?), что в шимпанзе присутствует зло. Пулул хотел причинить боль, и как можно более сильную.

— Я не хочу об этом говорить! — орал на нее Джон. — Ты что, не понимаешь, что ли? — Его руки вцепились в спинку кухонного стула. Он начал ритмично стучать стулом об пол в такт собственным выкрикам: — Я не хочу об этом говорить! Я не хочу об этом говорить!

— Ладно! Заткнись! — истошно завопила на него Хоуп. — Заткнись, слышишь!

Они смотрели друг на друга, их разделял кухонный стол. Она провела ночь у Мередит в Оксфорде и ранним поездом приехала в Лондон. Джона она не застала. Она позвонила в университет, ей ответили, что он у себя в кабинете, работает и просит его не беспокоить. Домой он вернулся вечером, около половины восьмого. Он поздоровался с ней как ни в чем не бывало. «Как прошел вечер?», «Как твоя родня?» Она позволила ему продолжать в том же духе минуту или две, потом попросила объяснить, что случилось на озере. Его увертки звучали крещендо, в качестве кульминации они разорались друг на друга.

— Хорошо, — сказала она спокойно. — Мы больше не будем об этом говорить. — Она подошла и одной рукой обняла его за шею. — Я просто тревожусь за тебя, вот и все. — Она покрывала поцелуями его лицо и чувствовала, как расслабляются его прежде напряженные мускулы, как дыхание становится ровным. Он подтянул к себе стул, за который все еще держался, и сел.

— Боже правый, — проговорил он устало. — Не должен я так это переживать. Надо расслабиться. — Он с силой потер глаза ладонями. Потом откинул голову назад — Хоуп увидела его горло — и судорожно вздохнул. Он задвигал головой из стороны в сторону, описывая подбородком полукруг за полукругом, чтобы расслабить напряженные, тугие, как канаты, плечевые мышцы. Хоуп встала позади него и начала кончиками пальцев массировать ему шею.

— Ну ладно, — сказал он, — как все-таки прошел праздник?

— Ужасно. — Она рассказала ему, какой это все был кошмар, беззастенчиво импровизируя, не упомянув о своем скоропалительном отъезде и о ночевке у Мередит.

— На Ральфа было жалко смотреть. Мать жутко нервничала, только и думала, как не дать ему напиться. Фей и Бобби… Господи, я этой женщине просто сочувствую. — Она перестала массировать ему шею и отошла налить себе чего-нибудь покрепче.

— Тебе повезло, что тебя там не было, — бросила она через плечо.

— Бобби Гау, — сказал он раздумчиво, — какая п…да.

— Бобби? — ее удивило сдерживаемое бешенство в его голосе.

— Да, Бобби. Он тупая, застегнутая на все пуговицы английская п…да, и женился на такой же, как он. Чего ты от них ждешь?

Она не обернулась. Она стояла, уставившись на свой бокал. На ее памяти он еще никогда так не разговаривал.

— Понимаешь, — начала она осторожно, опасаясь вывести его из себя, — я думаю, что она просто хотела жить совершенно иначе, чем Ральф и Элинор. В этом все дело.

— Ральф и Элинор. Хочешь знать, что я о них думаю? Двое жутких, невыносимых…

— Может, сходим куда-нибудь? Надо же поесть.

Они направились по Бромптон Роуд к итальянскому ресторану, куда частенько захаживали. Их шумно приветствовали официанты, сверхъестественно общительные и жизнерадостные. Помимо своей воли Хоуп сочувствовала этим людям. Несмотря на все свои беды и заботы, семейные трагедии и личные неудачи, они должны были создавать и поддерживать бодрящую атмосферу шутливого добродушия, служить воплощением своих «Ciao bella, ah la belissima signorina!» и «Amore, amore». Но сегодня именно этот беззаботный фарс и был ей нужен, и она с радостью увидела, что их гротескная фамильярность должным образом подействовала на Джона. Нам нужно немного развеяться, думала она, побыть среди чужих людей, поговорить о том о сем, на посторонние темы.

В ресторане было много народа, но им нашли столик в задней части зала. Когда они наполовину съели горячее, Джон вдруг вспомнил свои слова про ее сестру и зятя.

Он извинился. «Ей-богу, я этого не имел в виду, — сказал он серьезно. — Это было несправедливо. И очень некрасиво с моей стороны. — Лицо у него скривилось. — Но, по-моему, хорошо, что я в этом признался, так ведь? Выходит, я способен что-то пересмотреть, понять, что был неправ».

— Послушай, неважно все это. Нам всем случалось сорваться.

— Но я способен на самокритику. Ты не находишь, что это хорошо?

— Да… да. Нам всем ее не хватает.

И тут он заговорил о том, что случилось на озере. Он сказал, что ему очень нравилось там бывать и он решил проводить с ней побольше времени. Ему не нужно так много работать на компьютерах. Полезно просто поразмышлять. Предоставить мозгу работать без всяких подсказок.

— Понимаешь, — продолжил он, — я не приезжал к тебе, потому что все время был в угнетенном состоянии. Я утрачиваю нечто важное, и это меня мучает. — Потом объяснил ей, на какие две категории делятся математики: из десяти человек девять думают цифрами и один — образами. Именно те, кто мыслит образами, получают самые поразительные результаты.

— Взять, к примеру, меня, — продолжил он. — Я всегда мыслил числами, пока не занялся турбулентностью. И вдруг все изменилось. Я начал видеть ответы и решения как ФОРМЫ. Это было невероятно.

Он начал рассказывать ей о гидрологии, о динамике жидкостей, о том, что никто не понимает, как дифференциальные уравнения потока жидкости связаны с турбулентностью. Непредсказуемое поведение обсчитать не удается, при нарушении непрерывности обычные модели можно выкинуть в окошко. Все пытались применить к исследованию турбулентности аналитические методы, выписывали все более сложные уравнения, характеризующие гиперактивность жидкостей и газов при наличии турбулентности.

— Я тоже над этим корпел, — продолжал он, — и я к чему-то пришел. Мои мысли, — он широким жестом обвел кафе, — мои мысли развивались в правильном направлении, я это знаю. И вдруг произошел прорыв. Я не понимаю, как это случилось, но я стал видеть и исследовать ФОРМЫ завихрений, и вдруг все начало приходить в порядок, укладываться в чудную разветвленную иерархическую систему. — Он замолчал. На лице у него появилось странное выражение, точно он улыбался и хмурился одновременно.