Браззавиль-бич - Уильям Бойд

Нет, говорила она себе, это несправедливо. Какое право он имел так себя вести? Быть таким упрямым, ни с кем не считаться? Она думала о нем, о том, что он дожидается ее в квартире, и пыталась представить себе, как он ее встретит: будет ли он беззаботным и равнодушным? Или дурашливым и самодовольным? Возможно, он будет молчаливым и беспомощным или мрачным и отсутствующим? Все эти варианты она изучила и, как она поняла, даже слишком хорошо. Соответствующие монологи звучали у нее в ушах. Я вовсе не желал… Вот, в жизни бы не подумал… Я не знал, как лучше… Да плевать я хотел…

Она уже чувствовала себя изможденной и разбитой: такое часто бывает, когда предстоит взяться за большую работу, и именно из-за этой преждевременной усталости, которая на самом деле есть предвиденье усталости в будущем, обычно и откладываешь ее начало.

Лондонский поезд пришел, потом ушел. Хоуп еще посидела в грязном буфете, думая о своем, затем взяла такси и поехала к Мередит. На верхнем этаже ее коттеджа, в окнах спальни, горел свет. Мередит открыла дверь в халате, славная и растрепанная, вид ее действовал успокаивающе.

— Какого черта ты тут делаешь?

— Расписываюсь в несостоятельности.

Джоао рассказал мне эту историю, когда мы с ним были в поле. Мы наблюдали за Ритой-Мей, Лестером и Маффином. Маффин играл с Лестером, Рита-Мей время от времени вмешивалась, то перекувыркивала детеныша, то одергивала Маффина, когда игра становилась небезопасной. Мне было ясно, что эта возня и беготня доставляла молодым шимпи удовольствие; что они неплохо проводили время; что они, говоря прямым текстом, — счастливы.

На обратном пути в лагерь Джоао рассказал мне историю, услышанную им от своего отца.

Однажды двое охотников, Нтино и Ико, брели по лесу. Они увидели, что среди ветвей мулембы играют несколько шимпанзе.

— Посмотри на этих шимпанзе, — сказал Нтино, — как легко они раскачиваются на ветвях и перескакивают с одной на другую. Для них это и есть счастье.

— С чего ты взял? — спросил Ико. — Ты не шимпанзе. Откуда тебе знать, что такое счастье для шимпанзе?

— Ты не я, — ответил Нтино. — Почему ты решил, что я не знаю, счастливы шимпанзе или нет?

Я так и не нашла останков Лениного детеныша. Мы обшаривали все места, где шимпанзе строили гнезда на ночь, надеясь отыскать лоскуток кожи или крошечную кость, которую я могла бы предъявить как вещественное доказательство номер один, но нам так и не удалось установить, что сделала Рита-Мей с растерзанными останками, которые, как шарф, свисали у нее с плеча, когда она в тот день уходила из-под фигового дерева.

После смерти детеныша Лена несколько дней не показывалась. А потом появилась снова. Она держалась на расстоянии от Риты-Мей, но в остальном ее отношение к членам стаи, равно как и их к ней, практически не изменилось.

И внешне столь же нормальными выглядели мои отношения с товарищами по работе. Про убийство детеныша я не рассказала никому, кроме Джоао и Алды, и не сомневалась, что Маллабар, как и обещал, хранил полное молчание на сей счет. В лагере мне все еще сочувствовали как жертве пожара — это косвенно доказывало, что он держал слово. Со мной он был само дружелюбие. Я не извинилась и не взяла обратно сказанное о Бобо, но он вел себя так, будто я это сделала: у меня было кратковременное помрачение разума, и он меня простил.

Я ходила по лагерю с улыбкой на лице и каждый вечер работала над своей статьей.

Однажды ранним утром я отправилась на встречу с Алдой. Когда я проходила мимо искусственной зоны кормления, меня окликнули. Маллабар стоял посреди расчищенной площадки. Он помахал рукой, подзывая меня к себе.

Было чуть больше шести, солнце еще не поднялось из-за деревьев. Его рассеянные лучи были цвета белого вина, воздух — прохладным. Приближаясь к Маллабару, я посмотрела, есть ли кто-то в укрытиях вокруг площадки: никого не было. Мы впервые оказались наедине с тех пор, как я рассказала ему о смерти Бобо. Я предложила Маллабару сигарету, он отказался. Я закурила одна. Я заметила, что к бетонным клеткам прислонены три больших, похожих на канделябры, грозди бананов.

— Рано же вы встали, — сказал он.

— Мне нужно пойти кое-что проверить, — я старалась говорить как можно загадочнее.

— Я хотел узнать, не составите ли вы нам сегодня компанию?

Я посмотрела на бананы.

— Намечается большой пир?

— Да. Должен приехать мой американский издатель, хочу показать ему наших шимпи.

— У меня сегодня слишком много работы. Сожалею.

— Очень досадно. — Он пожал плечами. — Он бы вам понравился. И познакомиться было бы полезно. Таких людей стоит знать.

— В другой раз. В любом случае, спасибо.

— Вы этого не одобряете, — внезапно сказал он.

— Чего?

— Нашей ИЗК, — он указал на клетки и на бананы. — Хоуп, вы же категорически против.

Я в упор посмотрела на него.

— Это машина, Юджин. Искусственный источник легко доступной пищи, который вы открываете и закрываете, когда вам заблагорассудится. Не думаю… — Я на секунду замолчала, собираясь с мыслями. — Он не имеет ничего общего с настоящей жизнью диких шимпанзе, это уж точно. Вы приманиваете сюда две дюжины шимпи и даете им обжираться. Это неестественно. Вы устроили в джунглях конвейерную линию подачи бананов. И разыгрываете из себя Бога, Юджин. Это неверный путь, — я улыбнулась ему в лицо. — Впрочем, я уверена, что все аргументы против ИЗК вы знаете сами.

— И большинство я сам сформулировал. — Он уселся на бетонную клетку, откинулся назад, положил ногу на ногу. Он не смутился ни на йоту и чувствовал себя — свободнее некуда. Я бросила сигарету на землю, затоптала окурок.

— Хоуп, вы мне нравитесь, — произнес он.

— Благодарю вас.

— Несмотря на наши… методические разногласия, вы именно тот человек, который нужен в этой команде.

Я промолчала. Он продолжал мне льстить. Теперь, когда война практически закончилась, сказал он, и появились новые гранты, работа в Гроссо Арборе развернется в прежних масштабах, а может быть, и в больших. Он вынашивает мысль о создании еще одной площадки, еще одного стационарного лагеря на десять миль севернее нашего. И во главе его Маллабар, оказывается, видит именно такого руководителя, как я.

Первые лучи солнца осветили верхушки деревьев, я ощутила, как у меня по лицу растекается их тепло. В который раз у меня возникло смутное подозрение, не вызываю ли я у Маллабара сексуального интереса. Он у меня его определенно не вызывал, но я знала, что на некоторых мужчин такое равнодушие действует возбуждающе.

— Это что же, деловое предложение? — спросила я.

Он на мгновение растерялся.