Бойся, я с тобой. Страшная книга о роковых и неотразимых - Таня Танк

«Когда меня не было дома, он звонил каждые пять минут, потом расспрашивал в подробностях, как в гестапо, где и с кем я была, что делала. Он начал запрещать куда-то ходить без его разрешения (на тренировки, например, потому что тренер – мужик). Он требовал, чтобы к семи вечера, когда он приходит с работы, я всегда была дома.

Начал лезть в мою работу. Требовал, чтобы я сообщила ему фамилии и телефоны всех музыкантов, продюсеров. Потом искал в Интернете о них информацию и требовал прекратить с ними работать. Я не шла у него на поводу, но из-за его истерик дважды не явилась к ученице, которой давала уроки вокала, и потеряла эту подработку».

«Примерно в это же время он нащупал – я сама тогда об этом не знала! – мою сексуальную склонность к подчинению. Апофеозом наслаждения для меня становились моменты, когда он ласковым и нежным тоном, которым разговаривают с маленькими девочками, говорил: «А это кто у нас такой нервный? Кто это у нас успокаивается только с членом во рту? Ну-ка, милая, становись на коленочки и успокойся».

Именно с этого момента и началась моя болезненная зависимость. У меня взрывался мозг от такого подхода в сексе. Но тогда я еще не понимала, что такие игры не должны выходить за рамки постели. А Федя не видел рамок.

После него я экспериментировала с доминированием-подчинением с адекватным мужчиной и могу сказать, что игры в «верх и низ» возможны без каких-либо ущерба для психики, если оба партнера уважают друг друга вне постели. Поэтому в случае с Федей имело место именно насилие, зарождающееся в постели и постепенно выходящее из ее берегов».

«У нас не стало секса – он предупредил, что ударит меня, прикоснись я к нему. Дескать, он глубоко ранен первым неудачным опытом в 13 лет и секс ему не нужен. При этом параллельно трахался с десятками.

Я не прикасалась к нему, а на другой же день он называл меня слабой и скучной, потому что, видите ли, ожидал от меня хитрой игры в соблазнение. Это был лейтмотив наших отношений – он провоцировал меня «подчинить» его, часто самоуничижался, делал все, чтобы перевести наше общение в безумные игры с «унизь-подчини».

«В конце концов он уволился с работы и вселился ко мне. Секса становилось все больше и больше. Мы не вылезали из постели сутками – и я иногда просто ненавидела его и себя за это. Было такое чувство, что меня заколдовали и превратили в безвольную похотливую свинью. Чем больше мы занимались сексом, тем меньше у меня оставалось сил. Адреналин закончился – теперь я ходила сонная и безвольная. Единственное, чего мне хотелось на работе – скорее вернуться домой и лечь в постель. Медленно, но верно я теряла интерес к жизни».

«За сутки мы могли сношаться по десять раз, как в бреду; чаще всего ему тяжело было кончить и фрикции длились часами… Но я дико тащилась от этой близости, хотя и понимала, что все это не есть здорово».

«Он все любил разбирать «с психологической точки зрения». Если я говорила ему, что мне больно от его измен, он заводил шарманку: «А почему тебя это цепляет? Почему тебе от этого больно? В чем твоя проблема? Что с тобой не так?» И с таким заботливым видом мне говорил: «У тебя большие проблемы, тебе нужна психотерапия».

«Мужчина-мучитель сводит партнершу с ума, превращая любой разговор в «сеанс психотерапии», разбирая ее поведение по косточкам и изображая «доктора». Он может, например, «объяснить» ей, в чем состоят ее эмоциональные проблемы и над чем ей нужно работать, или просветить, почему она заблуждается, когда думает, что он унижает ее», – пишет Ланди Банкрофт.

«После первого бойкота, который он мне объявил ни с того ни с сего, у нас было бурное примирение и упоительная прогулка. Я была уверена, что все недоразумения между нами разрешены, как вдруг через два дня опять наткнулась на скучное лицо. Я спросила, что случилось. Мне в ответ почти прошипели, что я достала своей чувствительностью (обратите внимание: к «сверхчувствительности» жертвы апеллируют все агрессоры. Очень надежный маркер! – Т.Т.), что ничего не произошло и я опять создаю проблемы на ровном месте.

Я растерялась. Стала что-то бессвязно лепетать про свою адекватность… и про того, что до него никто не упрекал меня в гиперчувствительности. Ну да, я не сухарь… любящая женщина, в конце концов.

– Первый раз вижу такого чувствительного человека, – пробормотал он.

И я поймала себя на том, что начала обдумывать каждое свое слово, трижды перечитывала письма перед отправкой – как бы ненароком не задеть ранимую и трепетную душу моего друга. Я очень старалась, но все же задевала. Он мог отреагировать так бурно, что я пугалась. «Ты не представляешь, как ты меня разозлила!» – буквально рычал он. А я ни черта не понимала. В ответ на добродушный микроподкол – вот этот гнев?!

– Объясни, что тебя так задело, – робко просила я, переждав бурю. – Мне это нужно, чтобы лучше узнать тебя и не допускать таких ситуаций.

– Ладно, проехали. – Мой друг как бы немного смущался. – Просто я вот такой. И никакие маски надевать не собираюсь. Тебе придется принять меня таким, какой я есть.

– Но ты совсем не такой, – протестовала я. – Я видела тебя другим. Это и есть ты настоящий…

Он примирительно улыбался, и мы вновь проводили прекрасный вечер, и я слышала, что я неземная, совершенная… Если бы это сказал кто-то другой, я бы зашлась в смехе и решила, что ко мне подкатывает второсортный ловелас. Но эти глаза напротив! Они не могли лгать…

А назавтра я вновь чувствовала с его стороны необъяснимый холод. Я была в отчаянии, попытки проанализировать ситуацию с треском проваливались. В голове никак не могло уложиться, почему вчера меня боготворили, а сейчас гонят со светлых очей – пусть пока и завуалированно.