Восьмое делопроизводство - Николай Свечин

— Довольно таки дальние, — сразу сообщил бывший пристав. — Там история невеселая, и ей уж двадцать с лишним лет. Только я один ее, вероятно, и помню.

— Тогда мы пришли по адресу, Евстафий Павлович. Расскажите нам все с подробностями.

— Если с подробностями, то нам понадобится самовар, — ответил Исцеленов. — Пенсия у меня небольшая, на фамильный чай не хватает, так что не обессудьте. Это правда, что какому-то волостному старшине из Сергачского уезда положили триста с лишним рублей?

— Правда, — подтвердил читавший газеты сыщик. — Старшина пострадал от беспорядков пятого года. Вот ему Сенат и назначил. По представлению Столыпина. Это первый такой случай в России.

— Живут же люди… Вот взять меня: я отслужил сорок пять лет, вышел в отставку в чине коллежского асессора. Для Арзамаса очень хороший чин, скажу я вам. Имею Владимирский крест. А пенсия — как у волостного старшины!

Лыков понял, что старика уносит не туда, и вежливо одернул его:

— Так что насчет Телятьевых? Вы помните и отца, и сына? Даже знаете, что Осип Германович полицейский.

— Вы хотите выяснить, в каком родстве состоят сыщик и убитый грабитель… — спохватился отставник. — Что вас смущает? Имеются подозрения?

— Нет, но такие корни не нравятся начальству, — соврал Алексей Николаевич. — Ну, мы слушаем.

Исцеленов кликнул девку-прислугу, велел нести самовар и варенье. Потом откинулся на спинку стула, прикрыл глаза выцветшими ресницами и начал, прямо как Гомер:

— Это случилось в тысяча восемьсот восемьдесят пятом году…

Сделал длинную паузу, видимо, вспомнил себя на четверть века моложе. Затем продолжил:

— В Арзамасе тогда жило два семейства, носящие фамилию Телятьевы. Они были между собой в отдаленном, но родстве. Вообще, все здешние Телятьевы выходцы из села Большое Туманово. Того, где недавно задушили девушку. Слышали об этом случае?

— Да, исправник говорил.

— Ага. Эти тоже были оттуда. И одна семья была богатая, а другая бедная. Созонт Телятьев держал мастерскую, в которой вязали из цветной шерсти ботинки. Понимаете, о чем речь?

Анисимов недоуменно оглянулся на шефа.

— Сапожки-вязанки? — сообразил Лыков. — Пестрые, внутри войлок, и все это на кожаной основе с каблуком? У моей покойной жены были такие, она их очень любила.

— Те самые, — подтвердил дедушка. — Исконный арзамасский промысел. Первыми их начали выделывать монашки Никольского монастыря. А потом они научили обывателей, и пошло-поехало.

— Но ведь их работают женщины. А при чем тут мужчины?

— Бабы, действительно, главные застрельщицы. Но несколько мужчин вторглись в этот промысел, и вот почему. Вязеи — так называют женщин-вязальщиц — делают голенище и окончательную отделку вплоть до пуговиц и кромки. Но насаживать это все надо на обычный сапог. Тут много труда и для мужика. Подошва, каблук, войлоком выстлать, носок вытянуть… Потом надо ехать торговать, отлучаться от дома… В Арзамасе четыре ярмарки в году да Нижегородская — сбывать есть куда. И сапожки-вязанки шли хорошо. Созонт держал восемь мастеров-сапожников плюс артель вязей. Первый был по оборотам в городе.

Тут принесли самовар, разлили, и пенсионер взялся за стакан. Отхлебнул, покачал головой:

— Какие чаи я пивал, когда состоял при должности… Купцы не забывали. А сейчас…

— Евстафий Павлович! — погрозил рассказчику пальцем гость.

— Да, да… Созонт возгордился, возомнил себя крупной фигурой. Дом новый выстроил на Спасской улице. Железом его покрыл! Честное слово, железом. Весь Арзамас ходил смотреть, а ему в радость такое. А Герман, его троюродный или четвероюродный брат, жил в хибарке на Голодаевке, в непрестижном месте, где только нищеброды обитают. Богатый родственник сжалился и взял бедного себе в работники. Божеское дело сделал, помог из голода-холода выбраться. Сейчас расскажу, чем тот за добро отплатил… И было у них по сыну, и дети были меж собой ровесники. Миша богатого Телятьева отпрыск, а Ося — бедного. Дети есть дети и с самых пеленок они между собой не ладили. Такой, видите ли, зачин.

— Да… — продолжил после недолгой паузы бывший пристав. — Время шло, и стало все потихоньку меняться. Герман Телятьев был не только рукастый и трудолюбивый, но еще и умный. Он ездил от своего хозяина на ярмарки, там подмечал, какой товар как продают, что людям нравится, а что нет. И изобрел улучшения.

— Что за улучшения? — удивился Анисимов. — В способе вязания ботинок?

— Можно сказать и так, — кивнул рассказчик. — Он первый стал делать товар из толстой берлинской шерсти, которая дольше носится, не в пример тонкой английской. А еще предложил вязеям добавить в узор голенищ золотное шитье. И сапожок сразу заиграл.

— Но ведь так выйдет дороже, — возразил Лыков.

— Как оказалось, не намного, — пояснил Евстафий Павлович. — А этим чумичкам золото только подавай, будто сороки, любят все яркое. Еще Герман приманил сюда казачьих жен. Не поверите: эти павы приезжали в Арзамас и по неделе жили на постоялом дворе, лишь бы первыми заполучить обувь! В очередь разбирали, в драку-собаку!

— Каких еще казачьих жен? — не понял Анисимов.

— Из Донского войска, из Кубанского. Уральцы тоже появлялись. У них бабы самостоятельные, смелые. И народ богатый. Вот на казачках наш Герасим и поднялся. Как завелись у него деньги, перекупил он лучших вязей и стал фабриковать товар качественнее и быстрее остальных. Особливо Созонта. Дело он знал хорошо, все знакомства были у него, которые он завел на ярмарках. Пока хозяин пузо чесал… И потихоньку пошел, пошел да и выбрался в люди.

— Но почему Созонт, узнав про нововведения своего работника, не присвоил их себе? — задал резонный вопрос сыщик.

— Дурак был, вот почему. Полюбил на чужом горбу выезжать, зазнался, обленился. Знакомства сам отдал, и привыкли люди обращаться не к нему, а к Герману. Когда богач расчухался, выяснилось, что он беднее работника. А главное — глупее! И неповоротливей. Заняла эта перемена всего пять лет. Обороты у Созонта пошли вниз, у Германа — вверх. А наш лодырь еще долгов наделал, которые пришло время отдавать. Короче если говорить, пришлось дальним родственникам меняться местами. Герман перебрался на Сальниковскую улицу, одну из лучших. А Созонт съехал в Глухую, куда подальше. Затаил обиду и зависть и начал от этого спиваться. Ходил по городу, ругал соперника последними словами и грозил.

— Грозил? — насторожились питерцы. — Красного петуха обещал подпустить?

— Увы, именно так на Руси и сводят счеты, — грустно констатировал старик. — А что такое пожар в городе? Ужас! И вот начались в Арзамасе необъяснимые поначалу несчастья. Один раз полыхнуло, другой, третий… Семь домов как не бывало. Народ взъярился, стали поджигателей искать. Вспомнили про пьяные бывшего богача угрозы. Много ли надо для подозрений? Сами знаете, насколько люди глупы и завистливы. И как быстры на расправу. Я аккурат тогда получил должность городового пристава и поставил себе целью найти тех поджигателей…