Услышанные молитвы. Вспоминая Рождество - Трумен Капоте

Настало пять утра, потом шесть; пот струился по нему ручьями, будто его заперли в сауне. В ту ночь он скинул одиннадцать фунтов[72]. Взошло солнце, и наконец белье было достаточно белым. Но мокрым. Если вывесить простыни за окно, это поможет или только привлечет внимание полиции? Наконец ему пришло в голову высушить белье в духовке. Духовка была маленькая, гостиничная, но Дилл все равно запихнул туда простыни и выставил максимальную температуру – четыреста пятьдесят градусов[73]. Они запеклись, да еще как, аж дым пошел – стервец и руку себе обжег, когда пытался их вытащить! На часах восемь утра, времени не оставалось. Пришлось заправить постель мокрым бельем, лечь в нее и молиться. Он в самом деле молился – но вот незадача, захрапел. А очнулся уже в полдень, на письменном столе записка от Клео: «Милый, ты так сладко спал, что я зашла на цыпочках, переоделась и сразу уехала в Гринич. Скорее домой!»

Леди Маттау и Купер демонстративно засобирались.

Миссис Купер сказала:

– Д-д-дорогая, сегодня днем в галерее «Парк Берне» будет ч-чудесный аукцион – продают готические гобелены!

– На кой черт мне готические гобелены? – спросила миссис Маттау.

– Ну, я думала, что их будет недурно брать с собой на пляж и расстилать на песке.

Леди Айна извлекла из сумочки пудреницу «Булгари» – покрытая белой эмалью и бриллиантами, она была похожа на снежный кристалл – и принялась пудрить лицо: начала с подбородка, затем перешла к носу и вдруг хлопнула пуховкой прямо по стеклам темных очков.

– Что ты делаешь, Айна? – воскликнул я.

Она выругалась: «Черт! Черт!» – сдернула очки и протерла их салфеткой. Слеза скатилась по ее носу и повисла на ноздре, как капля пота, – прискорбное зрелище. Ее глаза, опухшие и налитые кровью от долгих бессонных рыданий, выглядели не лучше.

– Я еду в Мексику – разводиться.

Никогда бы не подумал, что это обстоятельство может так ее расстроить. Муж Айны был самым выдающимся занудой Англии, притом что за это звание с ним соперничали сильнейшие: граф Дерби и герцог Мальборо, например. Я могу понять, почему она за него вышла: богатый, вполне еще во всеоружии, «меткий стрелок» (за что его любили в охотничьих кругах, этой Валгалле смертной тоски). А Айна… Айне было лет сорок, и она уже сменила несколько мужей после романа с неким Ротшильдом, которого она полностью устраивала в качестве любовницы, но не жены (для кандидатки в жены ей не хватало шика и величия). Словом, друзья Айны очень обрадовались, когда с очередной охоты в Шотландии она вернулась с обручальным колечком на пальце: да, у лорда Кулбирта начисто отсутствовало чувство юмора, он был скучен и набивал оскомину, как прокисший портвейн, хотя в целом партия, безусловно, выгодная.

– Знаю, о чем ты сейчас думаешь, – сказала Айна, роняя слезы. – Если мне присудят добрый кусок его состояния, считай, не зря замуж сходила. Конечно, Кул человек тяжелый – будто с рыцарским доспехом живешь. И все же мне с ним было… спокойно. Впервые я почувствовала, что рядом мужчина, на которого никто не позарится. Кому он нужен? Теперь-то я знаю, Джонси, знаю и тебе расскажу: за богатыми стариками всегда кто-нибудь да охотится. Всегда. – Тут она принялась неудержимо икать. Месье Суле, наблюдавший за нами с безопасного расстояния, недовольно поджал губы. – Я была слишком беззаботна. Слишком ленива. Мне до смерти надоели промозглые выходные в Шотландии, когда вокруг свистят пули и без конца моросит дождь. Муж начал ездить один, а через некоторое время я стала замечать, что за ним везде увязывается Эльда Моррис – исправно тащится на Гебриды стрелять тетеревов, в Югославию – охотиться на кабана, а в прошлом октябре даже в Испанию поехала, на охотничий слет у Франко. Как-то я не придавала этому значения. В конце концов Эльда, хоть и стреляет отлично, – замшелая пятидесятилетняя девственница. До сих пор не могу взять в толк, что Кул забыл в ее ржавых панталонах…

Ее рука потянулась было за шампанским, но по дороге упала на стол – будто пьяница растянулся на тротуаре.

– Две недели назад мы с Кулом летели в Нью-Йорк. Вдруг я почувствовала, что он смотрит на меня каким-то… хм-м-м… змеиным взглядом. Обычно-то он похож на куриное яйцо. Было девять утра, мы пили омерзительное самолетное шампанское, а когда прикончили первую бутылку, я заметила, что взгляд у него по-прежнему… плотоядный. «Что тебя гложет, Кул?» – говорю. А он мне: «Ничего такого, что нельзя исправить разводом». Какая невообразимая жестокость с его стороны! Так огорошить человека прямо в самолете – мне и не уйти никуда, и не покричать нормально! Гаденыш прекрасно знал, что я боюсь летать, поэтому наглоталась таблеток и шампанского. Словом, скоро я еду в Мексику. – Наконец Айна дотянулась до «Кристала» и вздохнула – с таким печальным звуком по осени опадает листва. – Я из тех женщин, которым обязательно нужен мужчина. Не для секса. То есть я, конечно, люблю это дело, однако вполне могу обойтись – нагулялась в молодости. А вот без мужчины не могу. У таких, как я, нет другого смысла в жизни, другой точки отсчета; даже если у меня с души от него воротит, даже если он бесчувственный жмот, все лучше, чем эта вольная беспризорная жизнь… Свобода, конечно, важна, но и ее бывает слишком много. Я уже не в том возрасте… охота мне осточертела… снова просиживать вечерами в «Элмере» или «Аннабель» с каким-нибудь набриолиненным жирдяем и смотреть, как он накачивается мятными коктейлями? Увольте! Подружки-старушки начнут приглашать меня на свои помпезные званые ужины, а сами думать: ну и с кем я ее посажу? Где взять «подходящего» свободного кавалера для такой стареющей шлюхи, как Айна Кулбирт? Да во всем Нью-Йорке не сыскать мужика мне под стать, как ни старайся – ни в Лондоне таких нет, ни в городе Бьютт, штат Монтана, если уж на то пошло. Одни гомики остались. Вот что я имела в виду, когда сказала принцессе Маргарет, что ее ждет очень одинокая старость, раз она не любит голубых. Только голубые и бывают добры к престарелым светским львицам… Я их обожаю, ей-богу, всегда обожала, просто я пока не готова стать подружкой гомосека на полный рабочий день, лучше уж сама подамся в лесбиянки.

Нет, Джонси, это не мой репертуар, но я понимаю, что так манит женщин моего возраста, которые не выносят одиночества, которым как воздух нужны тепло и восхищенные взгляды: у лесбиянок этого добра навалом. Нет ничего благостнее уютного лесбийского гнездышка. Помню, как однажды увидела в Санта-Фе Аниту Хохсбин. Вот я обзавидовалась! Впрочем, я всегда ей завидовала. Мы вместе учились в колледже Сары Лоуренс, только я на первом курсе, а она на последнем. В нее влюблялись все – поголовно! Причем она не была красавицей, даже хорошенькой не была, зато умная, свежая, чистая – волосы, кожа… Как первый рассвет на Земле. Если бы не родительские деньги и не напористая мать-южанка, которая без конца ее дергала, Анита вышла бы за какого-нибудь археолога и всю жизнь откапывала бы амфоры в Анатолии. Увы, не сложилось – пяток мужей, умственно отсталый ребенок… Она превратилась в развалину, весила девяноста фунтов[74], пережила несколько нервных срывов, и однажды врач отправил ее в Санта-Фе. Ты же в курсе, что это розовая столица Соединенных Штатов? Сан-Франциско для мальчиков, а Санта-Фе – для дочерей Билитис. Наверное, потому что мужеподобным лесбиянкам нравится носить джинсы и сапоги. Есть там одна восхитительная женщина, Меган О’Мигэн. Анита с ней познакомилась и – оп! – сразу все про себя поняла. Оказывается, ей для счастья только и нужно было, что прильнуть к теплым материнским сиськам. Теперь они с Меган живут душа в душу в какой-то безумной глинобитной хижине у подножия горы, и Анита выглядит… почти как в студенческие годы. Глаза у нее такие же ясные. Антураж, конечно, сомнительный: все эти костры, индейские амулеты, индейские коврики, а на кухне две тетки готовят домашние тако с «безупречной» «Маргаритой». Но кто бы что ни говорил, я в таких уютных домах еще не бывала. Повезло Аните!