Синяя Борода - Курт Воннегут

Больше всего я гордился Солдатской медалью, которой награждают того, кто спас другого солдата, причем не обязательно в бою. В 1941 году в форте Беннинг, штат Джорджия, я вел курс по технике маскировки для будущих офицеров. Я увидел, что горит казарма, подал тревогу, потом дважды туда входил и вынес двух солдат, которые были без сознания.

В бараке, кроме них, никого не было, да и не должно было находиться. Они напились, и пожар начался, по-видимому, из-за их неосторожности, за что им дали два года принудительных работ без оплаты и лишили льгот при увольнении со службы.

Насчет медалей: Мерили я сказал, что получил то, что мне причиталось, не больше и не меньше.

Терри Китчен, кстати, страшно завидовал моей Солдатской медали. У него была Серебряная звезда, но он считал, что Солдатская медаль в десять раз ценнее.

* * *

– Когда вижу человека с медалью, так бы и расплакалась, обняла его и сказала: «Бедный ты мой, сколько ж тебе пришлось вынести, чтобы жена с детишками спокойно жили».

И еще она сказала, что ей всегда хотелось подойти к Муссолини, у которого орденов и медалей было столько, что места на мундире не хватало, и спросить: «Раз вы совершили столько подвигов, как это от вас еще что-то осталось?»

А потом она припомнила проклятую мою фразу в разговоре по телефону.

– Значит, говоришь, на войне от женщин, как от вшей, недостатка не было? Только вычесывать успевай.

Извини, говорю, мне очень жаль, и в самом деле, напрасно я это сказал.

– Никогда раньше не слышала этого выражения, – сказала она. – Пришлось догадываться, что оно значит.

– Да забудь ты это.

– Знаешь, что я подумала? Подумала, что тебе встречались женщины, которые за кусок хлеба для себя и детей своих да стариков на все пойдут, ведь мужчины или погибли, или воевали. Ну что, правильно?

– О Господи, хватит, – простонал я.

– Что с тобой, Рабо?

– Достала ты меня, вот что.

* * *

– Вообще-то не трудно было догадаться, – сказала она. – Ведь, когда война, женщины всегда оказываются в таком положении, в этом вся штука. Война – это всегда мужчины против женщин, мужчины только притворяются, что дерутся друг с другом.

– Бывает, что очень похоже притворяются, – сказал я.

– Ну и что, они ведь знают, что о тех, кто лучше других притворяется, напишут в газетах, а потом они получат медали.

* * *

– У тебя обе ноги свои или есть протез?

– Свои.

– А Лукреция, служанка, которая тебе дверь открыла, потеряла и глаз и ногу. Я думала, может, и ты потерял ногу.

– Бог миловал.

– Так вот. Однажды утром Лукреция пошла к соседке, которая накануне родила, отнести два свежих яичка, надо было через луг перейти. И она наступила на мину. Чья это была мина, неизвестно. Известно только, что это мужских рук дело. Только мужчина способен придумать и закопать в землю такую остроумную штучку. Прежде, чем уйдешь, попробуй уговорить Лукрецию показать тебе все медали, которыми она награждена.

И добавила:

– Женщины ведь ни на что не способны, такие тупые, да? И в землю они только зерна закапывают, чтобы выросло что-нибудь съедобное или красивое. И ни в кого гранатой не запустят, разве что мячом или свадебным букетом.

Окончательно сникнув, я сказал:

– Хорошо, Мерили, ты своего добилась. В жизни не чувствовал себя ужаснее. Надеюсь, Арно достаточно глубока, вот возьму и утоплюсь. Позволь мне вернуться в гостиницу.

– Оставь пожалуйста, – сказала она. – По-моему, я просто заставила тебя посмотреть на собственную персону так, как все мужчины смотрят на женщин. Если это мне удалось, то очень хотела бы, чтобы ты остался на обещанный чай. Кто знает? А вдруг мы опять станем друзьями?

Мерили привела меня в маленькую уютную библиотеку, в которой, по ее словам, размещалась собранная ее покойным мужем огромная коллекция порнографических книг по гомосексуализму. Я полюбопытствовал, куда же книги делись, и оказалось, она продала их за немаленькую сумму, а деньги разделила между своими слугами – все они женщины, все так или иначе серьезно пострадали во время войны.

Мы расположились друг против друга в чересчур мягких креслах за кофейным столиком. Дружелюбно мне улыбнувшись. Мерили сказала:

– Так-так, мой юный протеже, ну, как дела? Давненько не виделись. Семейная лодка, говоришь, наскочила на риф?

– Прости, не надо было мне этого говорить. Вообще ничего не надо было говорить. Я как наркотика нанюхался.

Чай с петифурами подала служанка, у которой вместо ладоней были стальные зажимы. Мерили что-то бросила ей по-итальянски, та рассмеялась.

– Что ты сказала?

– Что твоя семейная лодка разбилась о риф.

Женщина с зажимами ответила Мерили, и я попросил перевести.

– Она говорит, чтобы в следующий раз ты женился на мужчине. Муж держал ее ладони в кипятке, чтобы выпытать, с кем она спала, пока он был на фронте. А спала она с немцами, потом, кстати, с американцами. И началась гангрена.

* * *

В уютной библиотеке над камином висела картина, написанная в манере Дэна Грегори, я о ней уже упоминал, – подарок Мерили от жителей Флоренции, на картине – ее покойный муж граф Бруно, отказывающийся завязать глаза перед расстрелом. На самом деле было не совсем так, сказала она, но совсем так никогда ведь не бывает. И тут я спросил, как случилось, что она стала графиней Портомаджьоре, владелицей роскошного палаццо, богатых поместий на севере и всего остального.

И Мерили мне рассказала: она с Грегори и Фредом приехали в Италию до вступления Соединенных Штатов в войну против Германии, Италии и Японии, и принимали их как больших знаменитостей. Их приезд считался блестящим пропагандистским успехом Муссолини: еще бы, ведь это «величайший американский художник, известнейший авиатор и неотразимо прекрасная, талантливая актриса Мерили Кемп» – так дуче называл нас и говорил, что «мы прибыли, чтобы принять участие в духовном, физическом и экономическом итальянском чуде, которое на тысячелетия станет образцом для всего мира».

Пропаганда так с ними носилась, что пресса и общество принимали Мерили с почестями, достойными великой актрисы.

– Вот так, внезапно из туповатой, легко доступной девки я превратилась в жемчужину в короне нового римского императора. Дэн и Фред, надо сказать, пришли в замешательство. Им ничего не оставалось, как относиться ко мне с уважением на публике, вот уж я повеселилась! Ты же знаешь, Италия совершенно помешана на блондинках, и где бы мы ни появлялись, первой входила я, а они шли позади, вроде моей свиты.

И я как-то без всяких хлопот выучила итальянский. Вскоре говорила гораздо лучше Дэна, хотя он еще в Нью-Йорке брал уроки итальянского. Фред же, конечно, так и не выучил ни слова.