Гентианский холм - Элизабет Гоудж

Захария вновь стал зачарованно прислушиваться. Он перестал смеяться и весь превратился в слух. Песня звучала красиво, но теперь ей отчетливо не хватало тенорского сопровождения. Захария стал тихонько подпевать. Сначала, то и дело останавливаясь, но потом все увереннее, вспомнив ритм хоровых песнопений. Плуг и стайка чаек достигли подножия холма, там быки развернулись и пошли обратно наверх, но уже по новой полосе земли. Когда упряжка достигла самого крутого места в подъеме, Захария уже окончательно освоился с мелодией и уверенно выводил тенором свою партию. Не прерывая пения, он скинул с себя пальто, спрыгнул с забора и пошел навстречу упряжке. Все так же продолжая петь, он присоединился к Солу, который медленно шел за быками, наваливаясь всей своей тяжестью на ручку плуга. И они пошли вместе вверх по холму, соединив свои голоса, — бас и тенор, — в одно целое, а дойдя до вершины, развернули быков и пошли вниз. Чайки повернули вместе с ними и продолжали в высоте сопровождать упряжку.

Сол только раз взглянул на юношу, присоединившегося к нему. Он смирился с его присутствием, как он смирился со всем в этой жизни, спокойно и без удивления. Песня сблизила, как бы даже сроднила их души, и Солу это понравилось. Что же касается самого Захария, то радость волнами захлестывала его сердце с каждым новым шагом. Идти за плугом в ту минуту казалось ему благословением Божьим. Медленная и тяжелая поступь быков, их глубокое и спокойное дыхание, звон колокольчика, скрип плуга, ветер, крик чаек, его собственный голос, выводящий песню, басовое сопровождение Сола, ритмичный разворот в конце поля внизу или вверху холма, шелест отваливающейся с лезвия плуга земли, словно морской пены, отпадающей в разные стороны от носа корабля… Все это слилось для Захария во что-то одно, цельное. Это была музыка сфер, счастливый гимн, который возносился к небесному трону от земного алтаря.

Сол пел без слов. Даже если бы у этой песни и были слова, он не знал бы их, потому что их не знал бы ни его отец, ни дед. Его пение складывалось из набора гласных звуков, которые, однако, лились так последовательно, так легко и мягко, что со стороны, производили впечатление удивительного красивого языка.

А вот Захария неожиданно для себя нашел возможность облекать эту гармонию в слова:

— И я приду к Господнему алтарю; к Богу, который дарит радость моей юности…

Он даже не подозревал, что поет слова церковных хоровых песнопений, не знал о том, что эта молитва для плуга много веков назад родилась из песнопений монахов в великом Торрском аббатстве и потом перешла на фермерские поля. Священный Хлеб, положенный на алтарь аббатства, и Священный Хлеб, родившийся из вспаханной земли. И тот, и другой имели равное значение для людей в эти дни.

— Надеюсь на Господа, уповаю; Я всегда буду творить ему молитву, молитву на спасение меня и моего Бога.

Быки скова развернулись. Захария шел рядом с Солом, уже не понимая ни того, где находится, ни сколько времени уже пашет. Звезды не были видны из-за яркого солнечного света, но Захария был уверен в том, что и они тоже поют. Угнетенность духа и подавленность окончательно покинули юношу. Гармония его души воспарила вверх и соединилась с музыкой звезд.

— Gloria Patri, et Filio, et Spiritui Sancto, Sicut erat in principle, et nunc, et semper, et in с saecula csaeculorum. Amen[11].

Быки остановились. Они поникли головами и, натружено дыша, стали ждать. Старик Сол радостно усмехался, потирая руками бока и наслаждаясь недоверчивым изумлением на лице высокого и крепкого мужчины, привалившегося к калитке, Захария тоже был изумлен. Появление этого человека смыло все очарование и вернуло юношу на землю. Он провел рукой по глазам, затем смущенно заморгал. Ему вспомнилась картинка, которую он видел раньше. Сейчас юноша смаковал ее в своей памяти с любовной лаской. Маленькая фигурка в красном плаще, стоящая за калиткой… Вздернутый вверх подбородок покоится на верхней перекладине. Слева и справа ровные ряды кончиков пальцев. А внизу между нижними досками — просунутая мохнатая мордочка… Стелла и Ходж…

Он видел их в ту ночь, когда прощался с ними в лунном свете, и знал, что эта сцена будет стоять перед его глазами до конца его дней.

Какова же была радость Захарии, когда он увидел ее сейчас и понял, что это не плод воображения, а реальность. Вскрикнув от счастья, он быстро зашагал к ним. Стелла молнией взобралась на верхнюю перекладину калитки, перепрыгнула на другую сторону и бросилась в его распростертые объятия. О высоком и крепком человеке они совсем позабыли.

Захария подхватил ее и прижал к себе. Ему не нужно было даже целовать ее. Он и не хотел. Достаточно было ощущать прикосновение к ней своих рук. Он прижимал ее к своей груди, такую теплую, хрупкую и трепетную, словно крохотную птичку. Она засмеялась, и он навеки полюбил этот мелодичный звук и ответил смехом на ее смех. Больше ему сейчас ничего и не нужно было. Только стоять на солнце рядом со Стеллой и смеяться вместе с ней. Сол продолжал усмехаться. Ходжу каким-то чудом удалось пролезть под нижней доской калитки, и теперь он прыгал около Захарии и Стеллы и тоже был доволен.

Только одному человеку все это совсем не понравилось. Этим человеком был отец Спригг, которого минуту назад заметил Сол. Отец взорвался в диком припадке гнева. Даже старина Сол, который знал отца Спригга уже не первый год, не смог припомнить хозяина в такой ярости.

— Какого дьявола! — завопил отец Спригг.

Это были его первые членораздельные слова. Вот уже несколько минут он хотел произнести их, но чувства так переполняли его, что он задыхался, к тому же пытался сохранить хоть какие-то приличия в присутствии Стеллы. Он яростно распахнул калитку, едва не сорвав ее с петель, и рванулся вперед.

— Эй ты! Эй ты, я тебе говорю! Маленький негодяй, мерзавец!.. Как ты смеешь прикасаться к моей дочери, ты… проходимец! Ходж, ко мне! Стелла! Что ты смеешься?! За это полагается порка, разве ты забыла?! Ходж! Сол, а ты, что ржешь, старый дурак?! Как ты допустил, чтобы этот мерзавец коснулся своими грязными лапами моего плуга?! Ты знаешь, что за это я могу тебя прогнать ко всем чертям?!

Отец Спригг решительно стал приближаться к Захарии, держа наготове свою здоровую палку и рыча, как волк.

— Подойди-ка к ему, парень, — прошептал Сол.

Отпустив Стеллу и отпихнув от себя суетящегося Ходжа, которые прижимались к нему, словно в поисках защиты, Захария собрался с духом и твердо подошел к отцу Сприггу почти вплотную. Тот только сейчас мог хорошенько рассмотреть юношу. Палка опустилась, и челюсть старого фермера отвисла. В этом презентабельном и вежливом молодом незнакомце он никак не мог узнать того мальчика-оборванца, от которого уже избавился однажды.

— Прошу прощения, сэр, — смущенно проговорил Захария. — Я живу сейчас у доктора Крэйна. Я его… э-э… как бы это сказать… родственник, что ли. Я случайно проходил мимо и увидел, как у вашего работника возникли проблемы с помощником и… Я позволил себе вмешаться.