Опасное наследство - Екатерина Соболь

– Понимаю, с головой ты не дружишь, но, Бланш, золотая моя, я ведь объяснял тебе. Если отдашь мне камень, он перестанет отнимать твой разум, и у тебя, возможно, прояснится в мозгах. Что в этом плохого? Я чувствую: ты меня водишь за нос и просто не хочешь его отдавать. Мне надоело. Сегодня твой последний шанс сказать, где камень. Считаю до трех. Один.

Леди коротко, нервно хохотнула, будто пыталась загладить неловкость на светском приеме: ах, простите, этот гость такой неуклюжий, мои волосы случайно запутались в его руке, но мы сейчас все уладим.

– Два, – сказал Гарольд и подтащил ее ближе к огню. Леди Бланш оступилась и упала, едва не ударившись головой о камин. – Говори.

Он по-прежнему стоял, а ей не давал подняться: так она и сидела на ковре, цепляясь пальцами за ворс.

– Тебе нужен камень? – Леди Бланш попыталась сосредоточиться изо всех сил. – У меня их много, и таких красивых! Но тебе нужен какой-то особенный. Зеленый!

Гарольд ждал, крепко сжимая руку на ее затылке, а она бормотала, зачарованно глядя в огонь:

– Зеленый, зеленый камень, зеленый, как море. Или как лес? Море бывает зеленым? Я не помню.

Она издала тихий, высокий смешок, и на секунду мне показалось: она все помнит. Она знает, где камень, и сейчас отдаст его нам.

– Три, – сказал Гарольд, и в следующую секунду очень много всего произошло.

Гарольд дернул леди Бланш за волосы и приложил ее лбом о камин. Я в последнюю секунду успел броситься к нему, но двигался слишком медленно и не успел: раздался глухой стук, и только потом я схватил графа за руку.

Такса тихонько завыла. Леди Бланш опустилась на ковер, всхлипывая и прижимая руку к разбитой брови. Кровь текла между пальцами и капала на пол. Капли вспыхивали в свете камина, точь-в-точь как рубины.

– Хватит, – проскрипел я, дрожа от усилий, потому что рука Гарольда, которую я держал за локоть, по-прежнему тянулась к леди.

Он повернулся ко мне. Я надеялся, что вид у него будет пристыженный, как у приличного человека, который не удержал себя в руках, но лицо его было холодным и решительным, как у солдата, идущего в бой.

– Не мешай, дурак, – проговорил он, задыхаясь: похоже, состояние здоровья все-таки не позволяло ему делать такие усилия. – Это ради тебя. Она почти сказала.

Ему чуть не удалось сбросить мою руку, но я упрямо сжал пальцы.

– Хватит, – повторил я и взглянул на леди.

Меня испугало то, как она тихо и послушно сидит на ковре: не возмущается, не кричит, не протестует. Я потянулся к ней свободной рукой, чтобы помочь встать, и Гарольд воспользовался этим, чтобы внезапно ударить меня в челюсть. Я был поражен тем, какая у него сила удара, несмотря на благородные седины.

Я отлетел и растянулся на ковре – ну почему я стал таким возмутительно легким! Больно мне не было, но в челюсти что-то щелкнуло и перекосилось. Ощущать челюсть не на месте было так противно, что я взялся за нее и, всхлипнув от отвращения, рывком поставил на место. Гарольд поморщился от звука, но не обернулся. Он подошел к леди Бланш и оторвал ее руки от лица.

– Где камень?

– Граф, – просипел я и сам удивился, как нечетко звучит голос: приключения челюсти, к сожалению, даром для нее не прошли. – Я тронут тем, как сильно вы хотите мне помочь, но это уже слишком. Идемте отсюда.

Он даже ухом не повел – дал леди Бланш пощечину, размазав кровь по щеке, и с нажимом сказал:

– Сегодня я не уйду, пока не скажешь.

В этот момент мир стал кристально ясным. До меня дошли разом три вещи.

Первая: он спрашивал ее о камне неоднократно, возможно, теми же методами.

Вторая: если это в человеческих силах, на сей раз он действительно добьется ответа, потому что терять ему больше нечего.

Третья и основная: мой герой граф Ньютаун – подонок.

Он не собирался отдавать мне камни, ему не было стыдно, сердце его не разрывалось при виде меня. Гарольд меня провел. Я размяк, поверил ему, обыскивал с ним за компанию свой дом, вот болван! А ведь если бы мы что-то нашли, я бы тут не сидел, он бы сразу от меня избавился.

И еще. Кое-чего о своей смерти я не хотел помнить, старался загнать поглубже, но все равно помнил: он ударил меня не один раз. Два. Один еще мог быть истерическим жестом, но второй был хладнокровным, расчетливым. Гарольд боялся, что я узнаю его, подниму крик, позову слуг. Проще было добить меня, чем разбираться с последствиями.

Ирландцы, которые не пошли с Флинном, были правы: тот, кто способен один раз ранить человека и бросить его умирать, легко сделает это снова. Богатые и бедные, похоже, не очень-то различаются, когда они убийцы.

Это открытие меня подкосило. Я и сам был тем еще притворщиком, но то, что кто-то мог притворяться настолько хорошо, было ново и ужасно, словно я увидел себя в кривом зеркале. Быть внешне безупречным, всем нравиться, уметь скрывать свои чувства – все, о чем я мечтал, оказалось фальшивкой. Я так хотел походить на Гарольда и вот теперь смотрел, как он трясет леди за плечи с той же варварской, бездушной жестокостью, с какой убил меня. Раньше мне казалось, что все уродливое и грязное происходит среди бедняков, в местечках вроде Фоскада, но оказалось, что в великолепных особняках бывают случаи ничуть не лучше. У жестокости нет класса, нет квартала, нет финансового положения, и никакие стены, даже самые красивые, не могут от нее защитить.

Мои благородные размышления, похоже, чересчур затянулись – Гарольд успел еще раз ударить леди по лицу, а она – бессвязно повторить ему, что разных камней у нее очень много.

И тогда я встал. Даже, я бы сказал, гордо поднялся. На красивую длинную речь времени не было, поэтому я ограничился краткой. Подобрался к Гарольду со спины, ухватил его обеими руками за фрак и потянул, как крестьяне в полях тянут репу или что там они еще выращивают. Он обернулся ко мне, как к надоедливому ребенку.

– Вы не джентльмен, – строго сказал я.

Он уставился на меня, и даже сейчас, когда его подлинная природа выступила сквозь благородную оболочку, я невольно залюбовался его внешностью. Седые пряди красивым завитком падали на лоб, морщины у рта придавали лицу мужественности, жестокая гримаса ничуть не портила прекрасную лепку лица. «Здесь покоится граф Гленгалл: ценитель прекрасного, защитник угнетенных, храбрец». Да, такое надгробие меня вполне устроит, и даже врать почти не придется.

Гарольд ударил меня кулаком в живот – без злости, просто пытался от меня отвязаться. Я криво улыбнулся. Как удобно, что я не чувствую боли.