Железные игрушки - магнитный потолок - Юрий Невский

Неимоверный дух ушедшего лета ударом в солнечное сплетение почти согнул пополам… В глубине, беспорядочной гурьбой навалены яблоки. Много яблок. Очень много. Достаю одно, желтое-желтое, золотое, даже светящееся изнутри. Откусываю, ем. С похмелья хорошо. Было бы к месту, если бы все набросились, стали обнимать, как товарищи хоккеиста, забросившего удачную шайбу. Но — молчание. «Эт-то откуда? — ледяным тоном, заморозив все вокруг, спрашивает полковник. — Откуда яблоки?!» Хватает сумку, опрокидывает содержимое. Яблокопад. Плоды сыпятся на стол, желтой лавиной на пол, прыгают, раскатываются вокруг… Все, больше ничего нет. Один оперативник поднял яблоко, осмотрел его, понюхал, оттер рукавом. «Это из Подмосковья», заключил уверенно, как опытный садовод-огородник. «Местный сорт. Так себе, кислятина».

Перальта — железный человек, выдержал и это. Стоял, покачиваясь с пятки на носок. Задержал взгляд на мне; потом на старике. «Яблочки, значит? Подмосковный сорт? Ну, я припомню! С тюремных-то харчей оно не попрет!» — почти выкрикнул и, руки глубоко в карманы, пошел, распинывая желтые ошметки. Это запечатлелось в памяти… выходили и остальные. Долго, зло, многозначительно. Понятых даже жалко, такого праздника лишились. Потом все стихло. Старик темнел глыбой. Лицо его обметал сероватый налет какой-то уже лагерной отчужденности.

Он ушел в другую половину дома, отодвигал что-то, бросал какие-то вещи. Все у него там разгромили. Но вот сидит передо мной, за столом. Принес черный саквояж, он затоптан, смят, в грязи. Достал темную дорогую бутылку коньяка, налил в какую-то подвернувшуюся под руку вазу. В коньяке кружились янтарные мушки, рябь цветочной пыльцы. Себе он плеснул в пластмассовый стаканчик, выбросив из него зубную щетку. Я был не в том состоянии, чтобы наслаждаться дегустацией, соблюдать приличия светских раутов — потому выпил залпом. Старик же, лизнув напиток, кивнул мне, не избежав издевки… закусывай, мол, не стесняйся, яблок-то завались. Я взял одно и захрустел им.

— Хорошо. — Он поставил стаканчик, будто точку в нашем немом «общении». — Что ты за это хочешь?

— Я хочу жизни Вечной, — отвечаю затверженным уроком.

— Так… — он усмехнулся. Провел ладонью по груди, как бы проверяя, на месте ли сердце? — Короче. Ну, благодарю. Вот это, — достал кожаный футлярчик-ключницу, отстегнул ключи с брелоком, двинул мне. — Япошка. Почти без пробега. Разойдемся по-хорошему. Все оформлю, без проблем.

Нет-нет, я качаю головой. Смотрю в окно на заснеженные деревья сада. От коньяка мне стало хорошо.

М-да… ну, конечно же. Отстегивает еще один ключ и прибавляет к первым. Гараж. Документы в порядке. Да ты что, не доверяешь мне? Соломону Давидовичу не доверяешь? Да мне здесь ничего не надо, пойми! У меня билет в кармане, дела закончил.

Я отрицательно мотаю головой, грызу яблоко.

Так… он выглядит озадаченным. — Значит, жизни Вечной? Ладно, попробую устроить. Дам тебе один телефон, позвони. Только если с чем другим, не беспокой. А спросят, откуда знаешь? — скажи, от Соломона Давидовича. Привет от меня обязательно передай, не забудь!

Он сокрушенно покачивает головой, достает из саквояжа амбарную книгу, вырывает целый лист, что-то записывает, передает мне. Номер телефона. Больше ничего.

— Больше ничего, — кивнул он. — Но когда ты выйдешь отсюда, ты забудешь все, что здесь было, понял? Это в твоих, кстати, интересах. Ну, теперь ступай подобру-поздорову.

Я понял, как не понять. Я шел через снега к далекой электричке и забывал все постепенно. Ше-то на станции и потом, я уже сел в вагон, у меня расстроился желудок. От нервного напряжения, от яблок, от коньяка… Прихватило, нет сил терпеть! Не помню где, я опрометью выскочил на перрон, отыскал все же пристанционное заведение, где провел немало времени, прежде чем полегчало… Никакой другой бумаги, кроме этого листа, не оказалось, и я использовал его по назначению.