Железные игрушки - магнитный потолок - Юрий Невский

И мне не нравится делать какие-то там перерывы. Но я хорошо знаю гантели Челябинского Тракторного Завода, чугунные и с облупившейся краской (их нужно поднимать каждый день), отличную машину «Старт-Шоссе» Харьковского велозавода, едкий запах пота в раздевалке спортивного зала, яростный жар бани, изнуряющие пробежки, тяжеленный рюкзак и многокилометровые переходы… Но все это, как оказалось, ничего не значит по сравнению с волшебным препаратом «Огромные мускулы за две недели», с помощью которого можно добиться потрясающего эффекта! Зачем делать подъемы из положения лежа с отягощением, потеть со скакалкой, наматывать десятки кругов по стадиону, чтобы сбросить какие-то там полкило? — все это за тебя сделает «Суперсжигатель жира номер один в мире». Кто еще не испытал на себе его чудодейственных свойств? А каким огромным «эффектом» можно потрясать, если заглотить сразу упаковку «Суперпотенциализатора»? Ведь кто принимает его — тому будет счастье, — и Иванушка-дурачок обернется добрым молодцем, затрахает все, что шевелится. Но это уж для настоящих мачо, Антонио Бандерас им и в подметки не годится…

Впрочем, хорошо, конечно… когда столько здоровых и радостных людей собираются вместе, верят во что-то лучшее, не безобразничают, не употребляют крепких спиртных напитков, а делают какое-то прибыльное дело. И потом веселятся от всей души.

Но мне было что-то совсем не до веселья. Кристина сказала, что мне пора браться за ум, никакой второй половины денег мне вовсе не причитается, ведь ей самой пришлось переписывать на ходу мой дурацкий сценарий: такие «игры и развлечения» здесь не проходят. Но все же я могу посмотреть выступление модной группы «Икс-миссия», сейчас будет, раз уж пришел.

Отлично, очень хорошо… по крайней мере, в зале тепло, удобные кресла. А так не хочется тащиться под осенним моросящим дождем в свое убогое жилище, ехать несколькими троллейбусами, выходя тут же, едва заприметив подозрительную личность — контролера, явно замышляющего начать проверять билеты. Да, денег у меня не было, а теперь и не предвидится. По сцене заметались серебристые мальчики в костюмах сперматозоидов. Из-под ног у них, время от времени, от расставленных адских машинок с подключенными проводами, вырывался сноп искр, — треск оглушительных разрядов напоминал об опасности террористических актов. В зал потекли зловещие клубы дыма, подсвеченные всполохами цветных прожекторов, что вообще походило на хронику газовой атаки в токийском метро, проведенную сектой Аум Сенрикё, одно время очень любимой у нас. В проходах и у сцены, пытаясь войти в ритм хрипящей на басах фонограммы, мерно рубилась толпа, в основном женщин послеклимаксного, но еще предпенсионного возраста. Змеи лазерных зигзагов искажали лица мертвенной бледностью, рты беззвучно распялены, глаза вытаращены — все это, как мгновенно выстриженная каким-то безумцем блестящая фольга, что рассыпана во тьме. Основной мальчик-заводила закричал в микрофон, что первый ряд — это «качки», второй ряд — «крутые», и так далее… «А теперь, по моей команде: ряд «качков» — влево! «Крутые» — вправо! Обнимемся все вместе, друзья! И-и… начали!» Заводила стал вести расчет, как на физзарядке. По несложным подсчетам выходило, что я попадаю в ряд «крутых». Когда мой сосед, потный возбужденный дядька, попытался возложить на меня свою тяжкую длань, я быстро пересел на откидное сиденье, сказав, что меня укачивает и тошнит от всего этого…

«Вам нужно принимать «Прекрасные волосы и ногти за четыре дня»! — радостно закричал он, достав из кармана и показав баночку с голубой наклейкой.

Нет уж, спасибо! — подумал про себя, сейчас бы я принял стакан… ну, портвейна, что ли… или хересу… чтобы «позажигать» вместе с лысоватыми мужиками в турецких пуловерах, а то и в похоронных костюмах, что-то вроде «танца переминающихся слонов, которые хотят пи-пи». Кроме того, там еще были какие-то странные девицы, пергидроленные до платинового сияния, в блузках с нашитыми блестками, напоминающие официанток привокзальных ресторанов. Томно воздев руки, они покачивались кобрами, завороженными однообразно пульсирующим ритмом.

Да пошли вы все… хотелось сказать им на прощание, еще и показать средний палец известным международным жестом. Так всегда поступает герой триллера, что вполне бы соответствовало антуражу. Но вряд ли хоть кто-нибудь обратил бы на это внимание в атмосфере творящегося в зале хорошо срежиссированного безумия.

Я продирался к выходу в водовороте растрясающих свои телеса «туземок». Нет, не пьяны же они, в самом деле… но точно под каким-то «кайфом», а то с чего бы их так «колбасит»? Кто-то из заводных «миссионеров», между тем, кричал со сцены зачин очередной речевки, протягивая к залу микрофон, чтобы ему отвечали, подзадоривал скандировать хором продолжение. «Прошла зима, настало лето…» — например, и тут толпа обрушивала единым выдохом: «Спа-си-бо-Ме-га-плюс-за-это!» Другой «икс-миссионер» крутился здесь же, у сцены, устраивая из девиц кучу-малу и засовывая им в рот микрофон. Внезапно он вынырнул передо мной: обесцвеченные пряди волос вздыблены торчком двумя рожками, гримаса напудренного лица с ярко-накрашенными губами отсвечивает то багровым, то синим из-за всполоха прожекторов… Он ткнул мне куда-то в подбородок короткую черную дубинку радиомикрофона, похожего на замаскированный электрошокер. Что-то такое я должен был прокричать в него, какое-то всеобщее заклинание, которое прямо-таки носилось в воздухе. Но я это понял по другому… машинально перехватил и вывернул запястье юнца, врезал ему в скулу слева. Тот «уплыл» в глубину визжащих от восторга девиц, решивших, что это продолжение хорошо разыгранного шоу.

Микрофон был у меня, я поднялся на сцену.

В охватившем нервном возбуждении достал листы с непригодившимся сценарием праздника. Можно сказать, заключительная часть сценария повторяла финал рассказа Поля Морана «Я жгу Москву», написанного в 1925 году. Так же, как и лирический герой этого рассказа, я завопил что есть сил, многоваттные динамики огромили мой голос, вознесли куда-то под самый потолок: «Долой диктатуру! Да здравствует свобода!»

Но они продолжали все так же мерно и неестественно дергаться, будто привязанные на невидимые нити. «Господа! — закричал я им в отчаянии, — если Леонид под Фермопилами, из стихотворения Георгия Иванова, и погиб за «голубых комсомолок, купающихся в Крыму», — то уж никак не за вас… тех, кого некая злая и таинственная сила заставляет принимать пищевые добавки! Бонжур, господа!»

Дюжие охранники с настоящими огромными мускулами (это были нанятые бойцы из специальной охранной фирмы), подхватили меня под руки. Схватка была короткой и яростной. Я был вышвырнут на слякотный асфальт, под моросящий дождь. С трудом пытался подняться. Но ко мне вдруг бросились, стали помогать сразу несколько молодых людей, юношей и девушек.

Я огляделся сквозь наплывающую кровавую пелену. Это были пикетчики. Сомкнувшись небольшим полукругом, они держали плакаты: «Да здравствуют гантели Челябинского Тракторного Завода!», «Велосипед — путь к здоровью!», «Идите в баню!», «ВИАГРА — пятая колонна международного порнобизнеса!»

Кто-то смотрел на меня с сожалением, а кто-то с надеждой. Наверное, для них я был безнадежно устаревшим дядькой (как и сам думал когда-то обо всех, кто был старше меня на восемь-десять лет). Как можно резче я вскинул кулак к плечу решительным жестом Красных бригад. No passaran! — они не пройдут! — прошептал разбитыми губами.