Та сторона, где ветер - Владислав Крапивин

– Ну я же оставил записку…

– И что из того?

– Я же написал: «Не сердись».

– Ты написал «нисирдись». Всё вместе и везде «и». После этого я не должна сердиться? Грамотей!

– Ну мам… – тихонько сказал Илька и потерся щекой о мамин локоть. Как котенок.

– Тамара Васильевна, мы просим о помиловании этого грешника, – вмешался Иван Сергеевич. – Мы специально зашли.

– И напрасно, – откликнулась она. – То есть просить решили напрасно. Этот подлиза и сам все выпросит… Иди поставь чайник, горюшко.

Счастливый Илька умчался на кухню, и там сразу что-то загремело.

– Чудовище, а не ребенок! – жалобно сказала Тамара Васильевна. – Господи, когда он вырастет? Был бы такой, как Гена, – совсем другое дело.

Генка пожал плечами. Он не видел особой разницы. К тому же, по словам бабушки, маленький он был «не ребенок, а одна радость», а теперь «бес проклятущий».

– … или такой, как Владик, – продолжала Тамара Васильевна. – Наверно, Владику не пришло бы в голову устраивать в ванной кукольный театр с настоящим морем и бурей…

– Не знаю, – скромно сказал Владик. – Я еще не жил в квартире с ванной. Папа ее без меня получил.

– Владик умный ребенок, – вмешался Иван Сергеевич. – Не прыгает, не скачет, ни с кем не спорит. Под вагоны тоже не лазит…

– Не стыдно ябедничать? – спросил Владик.

Он держался спокойно и свободно, будто много раз бывал у Ильки.

И Тамара Васильевна говорила с ним как со знакомым, не расспрашивала, не разглядывала. А она ведь первый раз в жизни видела Владика.

А Генка чувствовал себя не очень хорошо. Не привык он бывать в компании взрослых чужих людей. Ну, Ивана Сергеевича он почти не стеснялся, а Илькиной матери побаивался.

Генка скользнул в кухню. На газовой плите булькал и плевался чайник. Илька, взгромоздившись на стул, навис над чайником, будто коршун над кроликом.

– Я домой пойду, – сказал Генка. – Вы с Владькой потом заходите…

– А чай пить? – забеспокоился Илька.

– Да ну тебя с чаем…

– Мама! – предательски завыл Илька. – Генка хочет уйти, а чаю не хочет!

– Не ори! – процедил Генка.

Тамара Васильевна заглянула в кухню:

– Гена, а в чем дело?

Генка насупился:

– Домой мне надо…

– Вот уж напрасно. Я как раз купила торт с орехами.

Генка представил, как ему дадут кусок торта на тарелочке и неизвестно будет, что с ним делать: руками брать, ложкой, вилкой или еще как-нибудь? Скользкий крем начнет липнуть к пальцам и шлепаться на скатерть… Генка понял, что первый же кусочек торта плотным комком засядет у него в горле.

– Мне правда домой надо.

– Жаль. Я думала, ты мне немного поможешь. Надо за сахаром сходить. Мне самой некогда, Владик дорогу не знает, а Ильку я боюсь посылать. Деньги крупные, а этот растяпа уже два раза сдачу терял.

Деваться было некуда.

– Ну, я схожу. Это же недолго.

Владик просунул в дверь голову:

– Гена, я с тобой.

Илька загремел со стула:

– И я!

– А ты будешь мыть чашки, в которых разводил краску.

– Я уже мыл!

– Это называется «мыл»? Почему они внутри желтые и зеленые?

С листьев еще скатывались капли и шлепались на головы прохожим, но асфальт уже просыхал. Темные пятна влаги выцветали на глазах.

– Жара, как в Одессе, – сказал Владик.

– Еще не так бывает, – заметил Генка. – А бывает, что снег в июне.

– Снег я только на картинках видел, – сказал Владик и поддал ногой пробку от пивной бутылки. – Да еще в учебнике видел снежинки. В «Природоведении». Вот такие большие, как пробка. Красивые…

– Ты в нашей школе будешь учиться?

– Конечно.

Генка осторожно спросил:

– А как теперь? В каком классе?

– В пятом. Если за четвертый сдам… Я сдам: там легко. Только пишу с ошибками.

– Не привык еще писать, да?

– Я бы привык, но много мне нельзя пока. И читать тоже…

– Мне вот можно, а я все равно за диктанты двойки иногда хватаю, – признался Генка.

Владик деликатно промолчал.

Они купили пачку сахару, и сдачу Генка опустил Владику в карман.

– Отнеси им. Я пока домой пойду. Я потом приду к тебе.

– Ой, ну зачем ты так? – огорчился Владик. – Обязательно, что ли, уходить?

– Да ну… чай там этот.

– Ну и пусть. Разве плохо?

– Чего хорошего…

– А я люблю, – сказал Владик. – Люблю рисунки на чашках разглядывать. Цветы, узоры всякие.

Генка не понял, смеется он или всерьез.

– Правда, не уходи, – попросил Владик.

– Ладно.

От досады, что попал в такую переделку, Генка даже расхрабрился и за столом сказал Ильке:

– Не болтай ногами, козел!

Это очень понравилось Тамаре Васильевне.

Торт они ели руками. Чашки были зеленые, с желтыми попугаями на пузатых боках. Владик вертел одну до тех пор, пока она не выскользнула на пол.

– Докрутился! – сказал Иван Сергеевич.

Илькина мать сделала вид, что ничуть не огорчилась. Сказала, что это к счастью.

– Пустяки какие! Сейчас я замету осколки.

– Я сам, – поспешно сказал Владик.

Втроем они вышли на улицу.

– Куда? – спросил Генка.

Владику было все равно. Везде интересно.

– На берег, – попросил Илька.

Он помнил пароход с высокими черными бортами и белой рубкой. С круглыми иллюминаторами. Большая вода уже уходила, и было ясно, что такие пароходы не поднимутся к городу раньше новой весны. Но берег сам по себе хорош. Ведь все-таки иногда приходят к нему большие корабли…

От мазанки, в которой жил неизвестно кто, сбегала к воде тропинка. Петлями и зигзагами, с уступа на уступ. Илька обогнал друзей и, не оглядываясь, заскакал вниз. Струйки сухой мелкой глины зашуршали ему вслед. Закачались верхушки конопли и полыни. С последнего уступа Илька спускаться не стал, а птицей махнул на песчаную полосу, к самой воде.

Упал на колени, вскочил и крикнул так, что зазвенела вся река: