Та сторона, где ветер - Владислав Крапивин

Генка подумал.

– Яшка, наверно, знал. Он всякие марки собирал про зверей. Иностранные.

– Яшка…

Они помолчали. Мало ли что знал Яшка! Этого теперь никто не узнает…

– А может быть, он не утонул, – тихо сказал Илька. – Может быть, он все подстроил, сумку на берегу оставил, а сам сбежал. Он в прошлом году в Африку собирался, у меня рюкзак просил.

– Брось! – серьезно сказал Генка. – Даже его мать сейчас так не думает.

«Яшка умер», – отчетливо подумал Илька и закрыл глаза. Он попытался представить мертвого Яшку-Воробья, но не смог.

Илька не боялся размышлять о смерти. Он относился к ней серьезно и спокойно. С печалью, но без страха он вспоминал, как хоронили отца.

Но Яшку он помнил только живым. Веселым. Вместо Яшки представился почему-то застреленный фламинго, а потом, совсем некстати, вспомнился разговор с дядей Володей: «Это же не воробей. Сравнили пень с ярмаркой…»

– Наверно, еще Шурка знает про это… про птицу, – перебил Генка Илькины мысли. – У него голова всем чем хочешь набита. Ты покарауль, когда он из школы пойдет, и спроси.

– А он уже шел из школы. Совсем рано. Я видел.

– А, верно! – вспомнил Генка. – Ребята говорят, что его с уроков прогнали.

Илька дернулся в форточке:

– Врешь!

Генка засмеялся.

– Нет, правда. Потеха!

Илька обиделся за Шурика:

– Никакая не потеха! За что его выгнали? Он же отличник.

– Вот это и смешно, – объяснил Генка. – Если бы меня прогнали, тогда ясно. А за что его? Говорят, поругался с учителем… Да ладно, обойдется… А зачем тебе эта фламинго?

– Надо, – хмуро сказал Илька, потому что сам толком не знал зачем.

– В биологическом кабинете у нас карта есть. На ней все звери показаны, где они живут. Прямо так и нарисованы: львы в Африке, тюлени на Севере…

– И птицы?

– И птицы.

– В кабинет нас не пускают, – опечалился Илька. – Да я и в школу в этом году не пойду, наверно. Четыре дня до каникул.

– Ну, в магазин учебных пособий сбегай, там все карты продаются.

– Точно? – с беспокойством спросил Илька.

Он уже ясно представлял громадную карту, усыпанную фигурками львов, медведей и крокодилов.

– Точно, – сказал Генка. – Мы зимой с рисования сбежали и пошли в этот магазин скелет смотреть. Я там эту карту видел. Копеек сорок или пятьдесят стоит.

– Подожди! – крикнул Илька и исчез из форточки.

Отыскал в ящике стола свой новенький полтинник, зажал в кулаке и снова кинулся к окну.

– Гена! Купишь карту, ладно? Вот, есть деньги.

Генка озадаченно заморгал.

– Ни фига!.. Это, значит, мне топать в магазин?

– Ну Ген… – проникновенно сказал Илька.

– Чего «Ген»! Думаешь, охота за тридевять земель тащиться?

– Скелет смотреть охота была, – упрекнул Илька.

– Скелет… Тогда все равно делать было нечего.

– А сейчас?

– Сейчас у меня ботинок жмет…

Илька внимательно посмотрел на Генкины ноги.

– Ты вчера в этих ботинках в футбол играл. Не жали?

– Чтоб ты провалился! – мрачно сказал Генка. – Давай сюда деньги…

Когда ждешь, время тянется медленно, как застывший резиновый клей.

Илька чуть не протер носом стекло в окне. Потом решил, что магазин закрыт на учет, или Генка потерял деньги, или какие-нибудь хулиганы отобрали у него карту. От таких горьких мыслей ангина снова заскребла ему горло. Илька лег и отвернулся к стене.

Тогда кто-то легко стукнул по стеклу.

Илька птицей метнулся к окну. И от огорчения чуть не заплакал: там стоял не Генка, а Шурик.

Шурик знаками показал: открой форточку. Илька взгромоздился на подоконник и открыл. И спросил сиплым от обиды голосом:

– А Генка? Ты Генку не видел?

– Видел, – сказал Шурик. – Возьми, пожалуйста, карту.

И только после этих слов заметил Илька, что у Шурки в руках большая бумажная труба.

– Купили! – возликовал он.

– Да нет, не купили, – сказал Шурик. – В магазине таких сейчас нет. Генка ко мне зашел. У меня разных карт целый ворох. Ну, вот эту нашли. – Он просунул в форточку трубу. – У нее один край помят, но не очень. Зато уже склеенная карта. А новую пришлось бы из четырех листов склеивать.

Подумаешь, край помят! Карты дальних экспедиций и плаваний, наверно, еще не так бывают помяты! И дожди барабанят по ним, и колючие искры костров прожигают их навылет…

– Ой, Шурка, спасибо! – шепотом сказал осчастливленный Илька.

– Да ну, пустяки. Подожди, я чуть не забыл. Гена сказал, что пятьдесят копеек тебе завтра отдаст. А сейчас он на них два билета в кино взял.

При чем здесь пятьдесят копеек! Скорее бы развернуть карту!.. Но так нельзя: нехорошо оставлять под окном Шурика.

А вежливый Шурик поинтересовался:

– Как твое горло? Все болит?

– Ни капельки! Только на улицу нельзя. И ко мне никому нельзя заходить: инфекция.

Шурик сочувственно вздохнул.

– Лучше бы уж в школе весь день сидеть, – печально сказал Илька. И вспомнил: – Ой, Шурка! А правда, тебя сегодня выгнали?

– Было!.. – с усмешкой сказал Шурик. И вдруг сделался немного похожим на Генку. Посмотрел мимо Ильки, холодно и как-то упрямо. И словно мускулы напружинил под рубашкой. А какие у него мускулы! Почти как у Ильки.

«Не надо спрашивать», – подумал Илька.

Но Шурик сказал сам:

– Глупая история вышла. Из-за Яшки.

– Из-за Воробья? Как это?

– Да так. Из-за разговора. На истории. Есть у нас учительница. Ты, наверно, ее видел: такая, с бородавкой.

– На носу бородавка…

– На носу… Изображает из себя профессоршу, а на самом деле… Вспоминать не хочется! Не столько по истории рассказывает, сколько лекции по воспитанию читает. Тоска заупокойная!..

«Ну и Шурка!» – ахнул про себя Илька.

– И сегодня тоже завелась… – Шурик передохнул и гнусавым голосом начал: – «Мне совершенно непонятно легкомыслие и беспечность нынешних школьников. Совершая необдуманные поступки, они не желают представить, какой результат может повлечь за собой такой поступок. У вас уже есть печальный пример. Воробьев из четвертого класса „А“ неосторожно вел себя на берегу и, как установило следствие, сорвался и погиб. А зачем, спрашивается, он…» Тьфу! Мне противно стало. Я поднялся и спрашиваю: «Откуда вы знаете?» А она: «Что именно?» – «Ну, то, что он погиб из-за легкомыслия. Ведь никто не видел, как он погиб». А она давай опять тянуть: «Достаточно знать его характер, чтобы сделать выводы. Известно, сколько неприятностей он доставлял педагогам». Тут наша одна девочка говорит: «А Галина Николаевна плакала, когда узнала про Воробьева…» А историчка в ответ: «Ну что же, мне тоже жаль этого мальчика…» А ведь ей, Илька, нисколечко не жаль! Это сразу видно. Тут меня будто дернули за язык. Я перебил и говорю: «Однако у него было одно хорошее качество. Он никогда не говорил подлостей про тех, кто умер…»