Русско-японская война 1904–1905 гг. Секретные операции на суше и на море - Дмитрий Борисович Павлов

которые в будущем могли для японцев сыграть роль перевалочных баз на пути из Порт-Саида в Стамбул. В Пирее был завербован местный житель, грек Сократ Арханиотаки, а в Смирне в нужном для контрразведки направлении начал действовать тамошний российский вице-консул Г.Д. Фотиади.

Русской агентуре удавалось оперировать настолько скрытно, что вплоть до октября 1904 г. о ее присутствии в Константинополе японцы даже не подозревали. Об организации Тржецяка они узнали от турок, которые, в свою очередь, были проинформированы Лондоном. Как сообщил Тржецяку посол И.А. Зиновьев, «турецкое правительство получило телеграмму от английского Министерства иностранных дел, что в Константинополе конспиративно проживает русский полковник, имеющий помощником другого офицера и около 30-ти человек служащих. Лица эти командированы русским правительством с военно-разведочными целями». В ответ правительство Турции телеграфировало, что «негодует на подобную бесцеремонность России и примет все меры к предупреждению зла»[415]. Как мы уже знаем, в конце октября, опасаясь разоблачения, Ижима покинул турецкую столицу, причем его тайный отъезд для русской контрразведки также не прошел незамеченным.

К середине августа 1904 г. противоборствовавшие стороны «окопались» на своих наблюдательных пунктах и были приведены в боевую готовность. «Весь путь наших добровольцев, – докладывал Тржецяк 13 августа, – уже обставлен японскими соглядатаями: при входе в Босфор в Терапии – Матцумото, за которым и мы, и Шванк зорко смотрим, в Константинополе – Накамура и Ямада, в Смирне – Ито[416] и английская эскадра и, наконец, в Пирее – Хаяши»[417]. Непосредственно перед проходом черноморских военно-транспортных судов российский посол потребовал от султана гарантий их безопасности и заявил, что всю ответственность за исход дела несет турецкое правительство. Решительность Зиновьева возымела действие. Для охраны русских кораблей турки отрядили свои полицейские катера и в виде исключения позволили встречать и провожать их в проливах сотрудникам российского посольства. В итоге русские суда проследовали через Босфор и Дарданеллы без всяких происшествий. Вспомогательные крейсера «Петербург» и «Смоленск» вошли в Средиземное море 21 июня[418], а семь транспортов 2-й эскадры под командой капитана 1-го ранга Радлова – в период с 24 по 29 октября 1904 г. Спустя три дня в критской гавани Суда черноморские транспорты соединились с отрядом контр-адмирала фон Фелькерзама (на Крите за ними наблюдал специально посланный туда Макино англичанин[419]).

3 декабря 1904 г. управляющий Морским министерством распорядился отозвать Тржецяка и прекратить «охрану Константинополя и проливов». Его командировка, таким образом, подошла к концу. Как и в случае с Гартингом, деятельность его агентуры получила в Петербурге высокую оценку. «За отличное исполнение подполковником Отдельного корпуса жандармов Тржецяком возложенного на него поручения по организации охраны Черного и Мраморного морей, Архипелага, Балканских государств и Малой Азии, – писал Лопухину Вирениус в начале марта 1905 г., – всеподданнейшим докладом по Главному морскому штабу от 28 минувшего февраля было испрошено высочайшее разрешение на выдачу наград»[420]. Многие его агенты, российские и иностранные подданные, получили денежные премии, а двое были удостоены русских орденов. Самому Тржецяку было выплачено 2 тыс. рублей наградных, а еще через несколько месяцев он был назначен начальником Московского охранного отделения.

Японская агентура в Стамбуле была расформирована также далеко не сразу по проходе российских «добровольцев». В Токио ошибочно полагали, что в дальнейшем на соединение с основными силами 2-й эскадры могут пойти и другие военно-транспортные и даже боевые суда Черноморского флота – опасениями именно на это счет Макино поделился со своим британским коллегой в Вене Планкеттом (F. Plankett) в середине ноября 1904 г.[421] Любопытно, что мысль о необходимости непрерывно наблюдать за проходом через черноморские проливы иностранных и, в первую очередь, российских кораблей настолько утвердилась в сознании государственных деятелей Японии, что когда в 1923 г. ее дипломатические отношения с Турцией были, наконец, установлены, Япония купила для своего представительства здание, из окон которого Босфор хорошо просматривался днем и ночью. Японское посольство размещается там по сей день, хотя, как утверждают местные жители, за вновь построенными небоскребами пролив из этого здания уже не разглядишь.

В Суэцком канале, Красном море и Индийском океане

23 октября 1904 г. из Танжера четыре новых русских броненосца и несколько крейсеров отправились в долгий путь вокруг Африки. В этих, тогда пустынных, безлюдных и почти не тронутых цивилизацией местах нападение противника было маловероятно, но встречались рыбаки, в том числе английские, которые по-прежнему не всегда вели себя подобающим образом. «Покорно прошу известить английское правительство, – телеграфировал Рожественский Ламздорфу 19 ноября с западного побережья Африки, – чтобы предупредило своих африканских рыбаков не прорезать строя эскадры без огней, иначе будут расстреляны без милосердия». Ламздорф переправил эту депешу Бенкендорфу, а тот, «во избежание повторения недоразумений, подобно произошедшему в Северном море», в тот же день передал ее лорду Лансдоуну[422]. Британский кабинет отреагировал быстро – гулльский опыт и для него не прошел даром. Уже 4 (17) декабря Бенкендорф уведомлял Петербург: «Во избежание опасных недоразумений министр колоний (Lyttelton, Colonial Secretary) сообщил циркулярно губернаторам южно– и восточно-африканских колоний об обязательном соблюдении рыбацкими судами правил о вывешивании огней»[423]. В итоге никакими серьезными происшествиями поход русских кораблей вокруг Африки не сопровождался.

Прочие суда 2-й Тихоокеанской эскадры под командой младшего флагмана контр-адмирала Д.Г. фон Фелькерзама двинулись из Танжера на восток. На Крите к ним присоединились транспорты Радлова, и весь отряд направился вокруг восточного побережья африканского континента с тем, чтобы в дальнейшем соединиться с основными силами на Мадагаскаре. Но прежде Фелькерзаму предстояло пройти через Суэцкий канал и Красное море, которые рассматривались как особо опасные места. Поэтому с конца октября 1904 г. именно здесь оказались сосредоточены основные силы русской контрразведки.

К подготовке этого этапа «охранной» операции в Петербурге приступили ранней весной 1904 г. – министр Ламздорф поручил послу в Париже Нелидову обговорить этот вопрос во французском МИД еще 4 (17) марта. Вскоре посол сообщил результаты состоявшейся беседы с министром Делькассэ, который выразил готовность «немедленно войти в сношение с товарищем по Морскому ведомству, чтобы узнать, имеются ли в восточной части Средиземного моря суда, которыми можно было бы располагать, чтобы, согласно выраженному нами желанию, отправить их к входу в Канал для наблюдения со стороны за свободою прохода наших военных судов»[424]. Одновременно с этими и другими (уже упомянутыми) подготовительными шагами по линии МИД в июне 1904 г. в порты Красного моря российским Морским ведомством был командирован надворный советник М.М. Геденштром, бывший российский консул в японском Хакодате[425]. Он поехал нелегально, с паспортом на имя француза М.Х. Стюарта. Выводы, которые сделал Геденштром, обследовав Суэцкий канал и прилегающие территории, говорили о необходимости наращивать меры по охране: проход эскадры через Канал, писал он в Главный морской штаб 20 июля 1904 г., «во всяком случае может представляться опасным»