Есть, молиться, любить - Элизабет Гилберт

Вот я и сижу за столом одна, стараясь обуздать своювилку, — и вдруг вижу малого с подносом, который ищет свободный стул.Кивком приглашаю его за стол. Раньше он мне не попадался никак новенький. Унего развязная походочка, как будто он никуда не спешит, и держится он ссамоуверенностью шерифа пограничного городка или покерного профи с долгойкарьерой за плечами. На вид ему пятьдесят с небольшим, но выступает он так,будто живет на этой планете уже несколько столетий. У него белая шевелюра,белая борода и клетчатая фланелевая рубашка, широкие плечи и руки великана —такие способны дров наломать. Но лицо совершенно безмятежное.

Он садится напротив и говорит:

— Ну и комарики в этой дыре. Им бы кур топтать.

Дамы и господа, поприветствуйте Ричарда из Техаса.

Среди многочисленных занятий, которыми Ричард из Техасапробавлялся в жизни, — а большую часть я вовсе опущу, — были: рабочийна нефтяном промысле, водитель тягача, первый официальный представитель компаниипо производству ортопедических сандалий в обеих Дакотах, мешочник на мусорнойсвалке на Среднем Западе (извините, нет времени объяснять, что такое«мешочник»), дорожный рабочий, торговец подержанными авто, солдат вьетнамскойвойны, «продавец товаров народного потребления» (товаром, как правило, быламексиканская наркота), наркоман и алкаш (если это можно назвать занятием),потом бывший наркоман и алкаш (занятие куда более почетное), фермер вхипповской коммуне, диктор на радио и, наконец, успешный предприниматель,торгующий высокотехнологичным медицинским оборудованием (это до тех пор, покаего брак не развалился и бизнес не перешел к бывшей жене, а Ричарду только иосталось, что «чесать свою нищую белую задницу»). Сейчас Ричард ремонтируетдома в Остине.

— Карьеру я так и не сделал, — говорит он. —Да я и в жизни не умел ничего, кроме ерунды всякой.

Ричард из Техаса не из тех людей, кто беспокоится по поводуи без повода. Никогда бы не назвала его невротиком. Но я сама немного невротик,потому и прониклась к нему таким обожанием. С приездом Ричарда в ашрам у менявозникло сильное и необъяснимое чувство защищенности. Его безмятежнаявеликанова непоколебимость присмиряет все мои внутренние тревоги и вселяетуверенность, что все будет хорошо. (И если даже будет плохо, мы вместе над этимпосмеемся.) Помните высокомерного болтливого петушка из «Луни Тьюнз»?[26] Вот это Ричард, а я — цыпленок, его говорливый прихвостень.Говоря словами Ричарда, «мы с Хомяком оборжались в этой дыре».

Хомяк.

Это прозвище мне дал Ричард. Он окрестил меня так в первыйже вечер нашего знакомства, когда заметил, сколько я способна съесть. Япыталась защищаться (якобы я ем осознанно, не забывая о дисциплине и своемнамерении), но прозвище прилипло, и все тут.

Возможно, Ричард из Техаса не похож на типичного йога. Хотяжизнь в Индии научила меня настороженно относиться к стереотипам насчет того,кто такие типичные йоги. (Парень с молочной фермы из ирландской тьмутаракани —познакомились тут на днях; расстригшаяся монахиня из ЮАР… лучше даже неначинать.) Ричард увлекся этой ветвью йоги по примеру бывшей подружки, котораяпривезла его в нью-йоркский ашрам на выступление гуру. Он вспоминает: «Мнепоказалось, что ашрам — самое чудное место, что мне доводилось видеть, и я вседумал: где же та комната, в которой нас всех попросят отдать деньги и подписатьдарственную на дом и машину. Но этого так и не случилось».

После того случая — это было примерно десять лет назадРичард вдруг начал регулярно молиться, всегда об одном и том же. Он умолялГоспода: «Прошу Тебя, пожалуйста, открой мое сердце». Это все, что было нужноРичарду, — открытое сердце. Свою молитву он всегда заканчивал словами: «Ипожалуйста, подай знак, когда это произойдет». Сейчас, вспоминая те дни, он говорит:«Будь осторожна в молитвах, Хомяк, а то возьмут и сбудутся». Несколько месяцевРичард молил Бога подарить ему открытое сердце, и что вы думаете он получил?Правильно — срочную операцию на открытом сердце. Его грудную клетку в самомпрямом смысле раскрыли, ребра раздвинули, впустив дневной свет, наконецкоснувшийся сердца, а Бог как будто усмехнулся: «Как тебе такой знак?» ТеперьРичард молится осторожно. «Теперь, стоит мне попросить о чем-то, я всегдазаканчиваю молитву словами: только знаешь, Бог, давай на этот раз помягче».

— Что же мне делать с моей практикой? — как-то разспрашиваю я. Ричард наблюдает, как я оттираю храмовые полы. (Самому-то емуповезло — работает на кухне, его там ждут не раньше чем за час до ужина. Но емунравится просто смотреть, как я корплю над полом. Думает, это смешно.)

— А зачем что-то делать, Хомяк?

— Затем, что у меня ничего не получается.

— Кто сказал?

— Я не могу мысли успокоить.

— Помнишь, что гуру говорит: если садишься с твердымнамерением медитировать — все, что происходит потом, тебя уже не касается. Такзачем оценивать свой опыт?

— Потому что то, что происходит со мной во времямедитации, не имеет к йоге никакого отношения!

— Мой дорогой Хомяк, ты и понятия не имеешь, чтопроисходит с тобой во время медитации.

— Но у меня не бывает видений, никакого трансцедентногоопыта…

— Хочешь увидеть разноцветные картинки? Или узнатьправду о себе? Что у тебя за цель?

— Когда я пытаюсь медитировать, единственное, чтовыходит, — бесконечные пререкания с самой собой.

— Это всего лишь твое эго. Оно хочет убедиться, что всееще управляет тобой. Можно сказать, это его работа. Из-за него ты чувствуешьсебя раздвоенной, оно наполняет тебя чувством неполноценности, внушает, что ты— ущербный, разбитый, одинокий человек, а не целостное существо.

— Но мне от этого какая польза?

— Никакой. Твое эго вовсе не создано для того, чтобыприносить пользу. Единственное его предназначение — властвовать. А сейчас емудо смерти страшно, так как его пытаются потеснить. Не сходи с духовного пути,детка, и дни этого гаденыша будут сочтены. Очень скоро эго утратит свою власть,и сердце станет за главного. А пока эго борется за жизнь, играет с твоим умом,пытается утвердить свой авторитет и отгородить тебя от Вселенной. Не слушайего.

— А как тебе удается не слушать?

— Ты когда-нибудь пробовала отнять игрушку у малыша?Вряд ли это ему понравится. Он начнет драться и вопить. Но есть лучший способ —отвлечь ребенка, занять его другой игрой. Переключить его внимание на что-тоеще. Чем пытаться насильно вытолкнуть мысли из головы, почему бы не направитьум в другое, более здоровое русло?

— Например?

— Например, думать о любви, Хомяк. О чистойбожественной любви.

Мои ежедневные визиты в зал для медитаций должныпредставлять собой «сеансы божественного единения», но в последнее время передвходом в него меня аж всю коробит, как мок собаку перед кабинетом ветеринара(она знает, что там хоть все и ведут себя очень дружелюбно, рано или поздно всеравно начнут тыкать в нее острыми медицинскими инструментами). Но сегодняутром, помня наш с Ричардом разговор, я хочу попробовать новый подход.Устроившись для медитации, я обращаюсь к уму: «Слушай, я понимаю, что тебенемного страшно. Но знай: я не пытаюсь тебя уничтожить. Я лишь хочу найтиместо, где ты мог бы отдохнуть. Я тебя люблю».