Дни яблок - Алексей Николаевич Гедеонов

— Исключения возможны всегда, — сказал я, — всякие мелочи… трудно учесть совершенно всё. И потом, согласись, Гамелина, бывает такая жизнь, беспросветная, похуже смерти…

— Это да, — задумчиво сказала Аня и повернулась ко мне.

— Абсолютная тьма, — произнесли мы хором.

Все фонари во дворе моментально погасли, как по чьей-то злой воле, вместе с окнами и надподъездными лампами.

— Моя удача, — сказала трудноразличимая в темноте Гамелина.

Высоко в небе подрагивал далёкий отсвет фонарей над трассой, ниже площади. Бывшая Артиллерийская школа проступала сквозь мглу мрачной глыбой — будто древний дворец. Гамелина виднелась во внезапно наступившем сумраке смутным серым силуэтом. Я нашёл её руки, Анины пальцы были холодными. Мы замедлили шаг, а затем остановились вовсе, Аня накрыла мою ладонь своей. Во двор начал просачиваться туман — со всех четырёх сторон, наступающая тьма пахла прелью, мхом и яблоками.

— Испугался, Даник? — спросила Аня, и в голосе её затаилась нехорошая ехидца.

— Темнота друг молодёжи, — бодренько ответил я, — а ты не боишься? Мрак такой.

— Я мало чего боюсь, — высказалась Аня, немного помолчав, — ты не ответил на мой вопрос.

— Страхи находят нас повсюду, — пробурчал я, — поэтому надеяться нужно лишь на хорошее, тогда, возможно, оно настанет.

— Я думаю, ты сам не знаешь, про что говоришь, — сказала Гамелина, в голосе её сквозила ленца и что-то ещё, проникающее из непостижимых глубин, словно трава из-под асфальта. — Мужчины ошибаются. Часто, — продолжила она, — и ведь только потому, что думают, что всё знают, всё обо всём…

— Ну да, конечно, — раздражённо оборвал её я, — всё про мужчин знаешь исключительно ты, интересно, откуда?

— Бывала в пионерских лагерях, — очень убедительно сообщила Аня.

Мы подошли к подъезду.

— Гамелина, — заинтересованно сказал я, — никак не могу понять, о чём ты думаешь… на самом деле.

— Если бы я сама знала, — вздохнула Аня. — Я иногда стесняюсь своих мыслей, правда. С тобой такого не бывает?

Вместо ответа я открыл дверь. Взвизгнула пружина. Повешенный мальчик — его бестелесная суть, уцепившаяся за наш подъезд, — поспешил нам навстречу. Тень несчастного силилась сказать что-то, тыкая в Аню пальцами и беззвучно разевая рот. Я щёлкнул в кармане пальцами и прошипел в сторону духа: «Absit…»

Гамелина навострила уши. Призрак оскорбился и канул в стену.

— Что ты там бормочешь, Даник? — спросила Гамелина. — Ты вообще всё время что-то бормочешь или бурчишь. Или молча дусишься.

— Именно это тебя во мне заинтересовало? — надувшись, спросил я.

— Не только, — отозвалась Аня, — У тебя глаза необычные и волосы вьются… И потом, ты интересный… С тобой весело и можно помолчать… ты молчишь не страшно.

Обычно я знаю, о чём думают люди. Что поделаешь, дар не подарок. Я слышу не все мысли, конечно. Некоторые, самые сильные, в основном — плохие… Люди всегда думают плохое так ярко. И вот до сих пор не услыхал ни одной гамелинской мысли, так отклики, полутона, длинные волны…

«Как она умудряется это делать? — подумал я. — Нет, просто интересно… Вообще не думает, что ли? Ни о какой защите не может быть и речи, не вижу за ней сути».

Мы дошли до третьего этажа, и Аня, похлопав себя по карманам, принялась вертеть коврик у двери. Я вспомнил, как что-то звякнуло на кухне, когда она разглядывала нитки, что-то металлическое. Тем временем Гамелина закончила поиски. Ключ не нашёлся.

— Его нет, — радостно, сказала из темноты Аня, — ума не приложу, куда он делся?

— Он у нас дома, — ответил я, наблюдая эти нехитрые шашни, — пойдём, поищем. Не торчать же тебе в подъезде.

Аня откинула выбившуюся из косы прядь назад и посмотрела на меня.

— Спустись ниже, я плохо тебя вижу, — сказала она. — Темно.

— Ой, да ладно тебе, Гамелина, — радостно отозвался я, — слышишь-то ты хорошо. Пошли, говорю, поднимемся ко мне. Попьём чаю, там остались крошки от твоего пирога, угостишься.

— Ну, выбор невелик, — рассудительно заметила Гамелина, — действительно, не в подъезде же торчать. Я поднимусь к тебе, — она помолчала секунду, — пообещай, что скучно не будет…

— Торжественно ничего не обещаю и не клянусь, — сказал я.

— Хитрый выбор, — одобряюще сказала мгла Аниным голосом.

И мы пошли вверх, три пролёта, медленно. Лампочки в подъезде попытались было загореться пару раз, но безуспешно. Свет погас всерьёз.

— Светомузыка просто, — рассеянно заметила Аня, — каждый раз, как к вам поднимаюсь, такое. Где-то провода не в порядке.

«В голове у тебя провода, — мрачно подумал я. — не в порядке. Гудят. Нифига не слышно. О чём-то ты размышляешь, Гамелина?»

Мы подошли к двери. Аня стащила с шеи косынку и взмахнула ею у меня перед носом.

— Эти твои духи, они с запахом вербены, да? Странный такой аромат, — сказал я. — Как называются?

— Это домашнее мыло, — ответила Гамелина. — Эмма делает. Правда, хорошо пахнет?

Я недолго повозился в поисках замочных скважин — одной, второй, — и мы вошли в квартиру.

— Вербена, — пробормотал я, — дух греха…

— Вот и мне так кажется, — церемонно сообщила Аня. — Возьми у меня плащ.

Квартира, несмотря на относительно непозднее время, была погружена в сладкий сон.

— Даже и хорошо, что света нет. Так интересно! Пройдем как по лабиринту, — прошептала Аня.

— И врежемся в стену лбом, — таинственно закончил я, будет «гори-гори ясно».

Гамелина хихикнула и сняла, судя по звуку, сапожки.

— Главное — добраться до кухни, — зашептал я, — там чай, еда и с улицы свет. Хоть какой-то.

Аня хмыкнула и провела по мне рукой, вслепую, сверху вниз, начав со лба.

— В темноте у вас всё по-другому, — сообщила она.

На кухне действительно было светлее. В окно просачивался, мутный от тумана, свет ярких жёлтых фонарей на площади.

— Давай чаю попьём, — прошелестела Гамелина, — у меня всё просто склеилось от этой «Пепси» твоей.

Я нашарил спички, зажёг конфорку и поставил чайник. Синий отсвет огня обнаружил Басю, прытко уклоняющуюся от гамелинских посягательств.

— Что это с ней? — удивлённо спросила Аня. — Одичала или как?

Бася юркнула под тахту и чихнула там злобно, раз и другой.

— Чтоб ты здорова была, — прошептал я, усевшись на пол.

— Яне слышу, что ты там бормочешь? — сказала Аня. — Ты разговариваешь с креслом?

— Да, — ответил я, оторвавшись от разглядывания кошачьих очей. — Ты не поверишь, какое он… оно интересный собеседник…

— Хм… — заметила Гамелина, подойдя поближе, так что я разглядел её ноги, — у нас есть одна старая табуретка, очень старая… так ни слова, за всё время.

— Мне кажется, — быстро сказал я, — она всё время видела одно и тоже э-э-э место. И что она может сказать после этого?

— Будто бы ваше кресло смотрит на вас свысока, —