Русская Евразия в прошлом и будущем - Петр Николаевич Савицкий

хозяйства Россия есть наиболее «обездоленная» в смысле возможностей океанического обмена. И Россия, обнаружившая в последние века своего существования, в частности в последние годы, великие потенции мощи политической и культурной и великую напряженность искания, – Россия не удовольствуется, конечно, диктуемой этой обездоленностью ролью «задворков мирового хозяйства». И в своем экономическом устремлении она неизбежно придет к интенсификации своего сельского хозяйства в пределах умеренно-холодных и умеренно-теплых областей, к расширению используемой (что во многих случаях значит орошаемой) площади примыкающих к ней областей субтропических и отчасти к реконструкции, отчасти к созданию наново мощной, удовлетворяющей внутренние потребности промышленности – там, где к тому имеются естественные данные, т. е. прежде всего в некоторых южных и восточных окраинно-европейских и азиатских провинциях, и затем в Центре и на Северо-западе…

Транспортная обездоленность огромного круга се областей (связанная с нарочитой их «континентальностью») побудит не рассчитывать на мировой рынок и призовет к жизни центры производства многих – доселе ввозных – продуктов в собственных пределах; создание таких центров в свою очередь расширит базу и усугубит действенность внутриконтинентных притяжений.

Можно быть уверенным, что в интенсивном использовании принципа континентальных соседств географический мир России-Евразии действительно представит собою образ некоторого хозяйственного «самодовления», не буквального, конечно, но в смысле завершения в пределах этого мира основных явлений взаимоуравнения и взаимоуравновешения главнейших географически-экономических стихий современного хозяйства.

В среде политико-экономических цельностей мира Россия-Евразия явится сферой самодовления по преимуществу – и притом в сочетании областей, определяемом нс прихотью политических судеб, как это мы видим на примере нынешних «колониальных», «океанических» империй, но необходимым, неустранимым, при неизменности техники, взаимотяготением стран, обращенных друг к другу силой «океанической» своей «обездоленности». Такое взаимотяготение определяется объективным географически-техническим фактором. Государственная политика, направленная к созиданию «самодовления», может лишь дополнить и усилить влияние этого фактора…

С точки зрения этих положений и категорий нужно оценивать господствовавшую в России долгое время политику искания «выхода к незамерзающему морю». Нельзя, конечно, отрицать обоснованности стремлений Hinterland’a обладать морским побережьем. Но не только это стремление двигало наших теоретиков океанически-понтической политики. Так как выход русского Hinterland’a к побережью сплошь и рядом не дает выхода к «незамерзающему», а тем более к «открытому» морю, то такой выход стремились найти хотя бы в стороне от основного круга земель Российского мира; обретали его на Квантунском полуострове. Но воздвигаемый здесь Дальний поистине оказывался лишним. Те, кто приказали его строить, не понимали, что в таком искании «выхода к морю» океан, как путь осуществления основного промышленно-сельскохозяйственного и междуклиматического обмена, был не перед ними, но за их спиной, т. е. не океан-море, но континент-океан. Ибо то, что в экономическом смысле дает океан, соединяя, напр., Англию с Канадой, как страной пшеницы, Австралией, как страной шерсти, Индией, как областью хлопка и риса, то в пределах Российского мира дано континентальным сопряжением русских промышленных областей (Московской, Донецкой, Уральской, а в потенции также Алтайско-Семиреченской), с русскими черноземными губерниями (пшеница!), русскими скотоводческими степями (шерсть!) и «русскими субтропиками»: Закавказьем, Персией, Русским Туркестаном, а в потенции также Туркестаном Афганским, Китайским и Кульджей (хлопок и рис!).

В отношении к действительному и мыслимому хозяйственному самоутверждению этих областей, созидающему взаимную экономическую их связь и «самодовление», выход к океану через Дальний был подлинно выходом в пустоту.

* * *

Нельзя ни на минуту забывать трагической бедности, убожества современного хозяйства Российского. Но даже помимо горестей момента, даже в перспективе на будущее, в результате успеха и творчества, оно всегда, в известной степени, пребудет незавершенным, и не только в том смысле, что оно не может в своих недрах удовлетворить, напр., своих потребностей в специфически тропических продуктах, но и во многих других смыслах. И поэтому, в определенной степени, море, как связь с «мировым рынком», нужно и останется нужным России; но необходимо понять ту существенно ограниченную роль, которая выпадает на долю «океанического», «морского» принципа в построении хозяйства Российского…

Следует добиваться реальной гарантии, что флот противника не будет пропущен через проливы и не придет громить берега Черноморья. Полезно приобрести выход на Персидский залив (хотя бы с точки зрения возможности организовать, при помощи этого «выхода», наиболее дешевым и удобным способом ввоз во внутреннюю Россию тропических продуктов). Но нужно помнить, что в деле хозяйственного становления России и та, и другая задачи являются, в известном смысле, принципиально второстепенными.

Какой бы выход в Средиземное море или к Индийскому океану ни нашла бы Россия, морской прибой не принесет своей пены к Симбирскому «Обрыву». И Симбирску, вместе с необозримым кругом других областей и мест России-Евразии, придется все так же ориентироваться не на обретенный выход к «теплому» морю, но на присущую им континентальность…

Не в обезьяньем копировании «океанической» политики других, во многом к России неприложимой, но в осознании «континентальности» и в приспособлении к ней – экономическое будущее России.

Хозяйнодержавие

Хозяйская воля, хозяйский глаз

В русском языке есть слово, замечательное богатством и обобщенностью заключающегося в нем содержания, слово, которому предстоит будущее в учении о хозяйстве. Ныне только изредка и как бы случайно, не закрепляясь в систематических категориях, слово это попадается в русских книгах по хозяйственно-экономическим вопросам; оно выступит на первый план, как только пробьет час создания самостоятельно-русского учения о хозяйстве.

Это слово – хозяин. Сжато и наглядно – одновременно в наиболее конкретной и в то же время общей форме – выражает оно собой, в обыденном словоупотреблении и народном языке, личное начало в хозяйстве. Хозяин – это одновременно и домохозяин, и сельский хозяин, и хозяин-промышленник. «Хозяин, пусти ночевать» – так обращаются к домохозяину. «Хозяин, укажи, как сделать» – это равно может быть сказано и на поле, и на фабрике…

Нужно различать «хозяина в производстве» и «хозяина в потреблении». В большом числе случаев это две стороны или две функции одного и того же лица. В обеих этих функциях основное протекание соответственно производственного процесса или процесса потребления определяется хозяйской волей и проходит под надзором хозяйского глаза. Вся та сфера решений и действий, которая, по народному выражению, есть «дело хозяйское», представляет собой область выявления «хозяйской воли». Хозяйский же глаз выполняет контрольные функции хозяйства. «Хозяйствование – это количественный контроль над применением труда и материалов в технических процессах; хозяйство – это измеряющая», но также «устрояющая, средства и цель сопрягающая деятельность» (Германн).

Здесь, прежде всего, не нужно ограничиваться указанием на «количественный» контроль. В хозяйстве несомненно ведется также качественный контроль разного рода продуктов и товаров. Кроме того, указание на контрольные, измеряющие, устрояющие и сопрягающие функции хозяйства следует дополнить упоминанием,