Сердце кошмара - Глеб Сергеевич Дьяконов

него своими иглами, но кожа была слишком прочной, и ничего, кроме крохотных царапин на ней не оставалось.

Он вдруг подумал, что ненавидит это место. Даже тот лес огромных деревьев, что забрал жизнь Карелла, казалось, был намного живее. Здесь же Асмер видел только гниль и упадок, видел, как природа в долине борется с неизвестным ему ненастьем из последних сил. Только, как грустно ему не было бы это осознавать, даже крепкие на первый взгляд корни деревьев, что не дают воде окончательно заполнить собой все, рано или поздно растрескаются и начнут истекать кровью.

***

Вскоре вода и вовсе отступила. Размытую почву сначала сменило жидкое покрывало серого, почти прозрачного мха. Затем, когда стало посуше, под ногами возникла твердая, но рыхлая земля, из которой пробивалась чахлая, но настоящая, живая трава. Это не могло не радовать. Казалось, Асмер только сейчас понял, как ему не хватало возможности просто идти, шагать по земле, не глядя опасливо под ноги и не чувствуя, как под ними что-то извивается. Как не хватало сухой поверхности, в которой не тонут ноги.

Лес закончился, пологая ранее поверхность медленно поползла вверх. Даже тучи, которые затягивали небо, казалось, расступились, когда отряд вышел на холм, заросший зеленой травкой. Запах гнили остался где-то позади, и лишь его слабые отголоски витали в воздухе.

– Это от меня, – подумал Асмер, разглядывая одежду, покрытую разводами грязи. – Как же я хочу помыться.

Отряд вышел на небольшую, круглую поляну. Подъем дошел до своего пика и далее плавно переходил в спуск.

– Осталось недалеко… Деревня совсем близко, – сказал Недлард. – Но пока можем отдохнуть…

Все, кроме Асмера опустились на землю.

– Ты чего? – спросил Рене.

– Там грызуны, – ответил тот.

Ниже по холму, на склоне, из небольшой ложбины выглядывали мохнатые комочки шерсти. Их шерсть местами отсутствовала, обнажая неровную, бугристую чешую. У самой крупной особи из подобной чешуйчатой проплешины росло небольшое, ссохшееся щупальце. Остальные, по всей видимости, детеныши, боязливо жались к телу матери.

Асмера передернуло. Он взглянул поверх деревьев, растущих из воды, на верхушки каких-то построек. В них было что-то жуткое, что-то холодное.

Асмер сел. В этот момент он почувствовал, что смертельно устал. Снял со спины ружье. Его металл неприятно прилип к пальцам. Асмер выдохнул. Он совсем забыл, что совсем недавно искупал свое ружье в молочно-белой крови водяной травы.

– Надо бы тебя почистить, – тихо сказал он.

– Думаю, можно тут заночевать, – произнес Недлард. – Вечереет…

И правда, солнце, которое больше не пряталось за серостью неба и полуживыми ветками деревьев, медленно двигалось к закату, а его багряные лучи все больше пропадали за макушками леса.

***

Асмер дежурил вторым. Недлард разбудил его, аккуратно ткнув в плечо, а затем с глубоким вздохом лег на брезент.

Вокруг было тихо, лишь где-то там, у подножья холма, журчала вода. С вершины зеленой лужайки, где отряд остановился, казалось, что в долине все в полном порядке, однако стоило Асмеру наклонить голову к своей одежде, и запах, которым она успела пропитаться, тут же рассеивал эту иллюзию.

Карман оттопыривал прямоугольник портсигара, любезно одолженного Кареллом, которые сейчас спал и громко храпел. Асмер поднялся, насыпал небольшую горсть табака на бумагу, провел языком по ее шершавой поверхности и чиркнул спичкой. Крохотный огонек осветил его уставшее лицо, осветил его красные, опухшие глаза и синяки под ними.

Поляна была совсем не большая, но с ее середины, где стоял Асмер, была видна лишь верхушки окружающих холм деревьев, да виднеющиеся вдалеке силуэты построек. Вышла луна, огромная и круглая, она осветила поляну мягким, но холодным светом. Деревья внизу зашумели, тихо заскрипели чахлой древесиной. Им вторил в такт тихий шелест воды. Эта мелодия в миг заполнила собой все – каждый миллиметр пространства резонировал тоской и болью. Асмер вдруг почувствовал всю грусть и отчаяние, все горе упадка, что заполнил собой долину. Глубоко вдохнул дым. Судорожно выдохнул.

Он подошел к краю поляны. Внизу раскинулся лес стоящих в воде деревьев. Почти такой же, что и днем, за исключением лишь одного: он светился. Голубоватый свет струился из-под грязноватой поверхности воды. Он исходил от тех самых щупалец, от их иголок и просветов меж чешуйками, от трещин в коре деревьев.

Музыка не прекращалась. Ветки и щупальца колыхались с ней в такт, танцевали завораживающий танец. Казалось, все они часть одного единого организма, одного единого существа. И оно страдало, мучилось от боли, столь печальной была музыка и танец, такой синхронный в своем единообразии, что сомнения в его безнадежной выразительности растворялись в ритме его движения.

Тлеющий табак обжег пальцы. Асмер бросил сигарету. Белая бумага с горящим фитилем пролетела еще несколько метров, прежде чем огонек на ее конце потух.

Асмер отвернулся. Он не чувствовал ничего, лишь пустоту и тупую боль, резонирующую со страданиями долины. Давно погибшей долины, которой теперь осталось лишь безмолвно томиться в гниющем, мертвенно бледном, струящимся голубым светом теле.

V

– Эй, – кто-то потряс его за плечо, – вставай.

Асмер с трудом открыл глаза. Перед ним, заслоняя небо, показалось уставшее лицо Рене, который дежурил последним и должен был разбудить всех, как только начнет светать. Только было все еще темно. Густые, темные тучи клубились на небе, пропуская лишь крохотные частицы света. Асмер повернул голову.

Архильд и Недлард были уже почти готовы. Первый собирал поклажу, а второй, взяв на себя обязанности Карелла, готовил завтрак. Он медленно помешивал что-то в исходящем паром котелке над костром, завороженно глядя в его карминовое пламя.

– Доброе утро, – произнес Асмер, подходя к Недларду.

Тот лишь кивнул. Лицо старика выглядело уставшим, свет пламени костра играл на его лице, выделяя глубокие морщины и борозды под глазами.

– Вчера он выглядел лучше, – подумал Асмер. – Неужели на него так повлияла смерть Карелла? – Я не то, чтобы заметил его горевания на это счет. Нет, вообще не видел. Видел, как плакал Рене, как Архильд матерился и бил кулаками деревья, отойдя от лагеря во время привала. Недлард же был как всегда спокоен и холоден, словно Карелл и не был его товарищем, а был абсолютно чужим человеком.

«Никогда не беспокойся о мертвых, беспокойся о живых», – снова вспомнил он его слова, сказанные, казалось, так давно.

Недлард снял котелок с костра. Поставил на траву. Внутри все еще бурлила каша с кусочками вяленого мяса. Асмер молча отметил для себя, что еда Карелла выглядела аппетитнее.

– Прошу к столу.

Ели молча. Окружающая темнота и серость угнетали. Вчера, под лучами солнца поляна пестрила зеленью на фоне