Руны судьбы - Дмитрий Скирюк

Вымыться бы... Интересно, как она все эти дни ходила по нужде?

От этой мысли девушка заёрзала в смущении, кровь жарко прилила к лицу. Неясная тревога всё-таки осталась. С ней же случилось что-то... Что-то же ведь с ней случилось? Она не помнила, ну совершенно ничегошеньки не помнила, а память не желала складывать единую картину из разрозненных кусков, «Однако...», — хмыкнула она. Оказывается, она уже забыла, что если долго лежать после сна, то мыслей и впрямь порой приходит слишком много...

От запаха лаванды кружилась голова. Она решительно села, выпростала руки из-под одеяла, потянулась и огляделась.

Как она и ожидала, дом был пуст. Во всяком случае, травника сейчас дома не было. Кто разжёг огонь и кто подбрасывал дрова, было загадкой, но сейчас об этом думать не хотелось. Ялка села, опустила ноги на пол и лишь теперь сообразила, что одета только в нижнюю рубашку, всю измятую и пропитавшуюся потом. Она передёрнулась и потянулась было стаскивать её, но вовремя одумалась. Смутно вспомнилось, как травник повертел в руках её раздолбанные деревянные башмаки, покачал головой и бросил их в огонь. Что если и с другой её одеждой он поступил также? Ялка огляделась и досадливо поморщилась: нигде поблизости не наблюдалось никакой одежды, ни мужской, ни женской, только на спинке стула рядом с ней висела большущая серая безрукавка грубой вязки чуть ли не в палец толщиной. Конечно, в доме было много всяких полочек с коробками и банками, два сундука — один плетёный из лозы, другой — пошире, деревянный, поверху обитый медными полосками, но заглядывать в них Ялка не решилась. Она через голову натянула колючую, пахнущую давним мужским потом безрукавку, завернулась поверх неё в одеяло на манер юбки и направилась к очагу босиком.

Ни погреба, ни фундамента здесь не было, хотя сам пол был — неровный, сбитый из сосновых досок, поверх которых травник бросил старый выцветший ковёр чтоб не сквозило в щели. Ворс на ковре был вытерт, рисунок едва угадывался, но всё равно было приятно чувствовать, как голые ступни щекочут мягкие шерстинки. Одеяло было тонким, но грело отменно. Безрукавка тоже оказалась на редкость тёплой. Ялка с интересом растянула полотно в руках и взглядом знатока окинула ряды мохнатых столбиков с накидами. Вязали крючком. Шерсть была овечья, но ей никогда не доводилось видеть, чтобы пряжа была такой плотной и пушистой. Слегка шатаясь, Ялка подобралась к очагу, уселась там на лавку и подобрала ноги под себя. На столе обнаружились хлеб, завёрнутый в мокрую тряпицу сыр и кислое вино в большом неглазированом кувшине. Ялка нацедила себе чуточку в большую кружку, что стояла там же, пригубила и погрузилась в некое оцепенение, бездумно глядя на огонь.

Было тихо. Пронзительно и остро пахло травами. Обстановка в доме была самая простая: стол, кровать, уже упоминавшиеся сундуки, какое-то подобие буфета... Дом был обжит как бы наполовину — дальняя от входа часть была заброшена и погружена во тьму, вдоль стен валялись доски и обломки дерева, в которых кое-где ещё угадывались лавки и разломанные нары. На полках громоздились банки без числа, бутыли с разными настоями и порошками, с потолка свисали связки высушенных трав, из которых девушка сумела опознать один чеснок. У входа возвышалась огромная — по грудь девчонке — бочка с ключевой водой. Было прибрано, но прибрано неаккуратно: дом содержался в чистоте, но в беспорядке, здесь не чувствовалось женской руки, отчего Ялка ощутила вдруг непонятное облегчение.

На полке громоздились свечи, камешки, завязанные узелками тряпочки, обрезки жести и меди, и прочие безделушки; их было столько, что они там еле умещались. Однако пыль, которая обычно скапливается в подобных местах, отсутствовала — этим хламом часто пользовались.

Девушка глотнула из кружки, подняла свой взгляд повыше и оцепенела.

— Ух ты...

Над полкой, на крюках висел горизонтально меч — большой «полуторник» в потёртых серых ножнах. Непонятно было, как она не увидела его раньше. Как он оказался в доме травника, оставалось только гадать. Или травник всё-таки жил здесь не один?

Позабыв про вино, она оставила кружку, воровато оглянулась на дверь — не слышно ли шагов, на цыпочках подбежала к камину, взобралась на табуретку и стащила меч с крюков.

Для своих размеров меч показался ей удивительно лёгким. Чёрная, с прожилкой серебра рукоять удобно легла ей в ладонь. Девушка ещё раз огляделась и с замирающим сердцем вынула клинок из ножен сперва наполовину, а затем и полностью. Он был в точности таким, каким его нарисовало Ялкино воображение — прямой, отточенный и узкий, с кровостоком по клинку, неведомого серого металла. Очертания клинка были нечёткими, глядя на него, ей всё время хотелось моргнуть. Он ускользал от взора, словно растворялся в полумраке комнаты. У самой рукояти на клинке блестела гравировка — лис на задних лапках. Рисунок был нанесён на сталь так мастерски, такими тонкими штрихами, что казался чуть ли не живым. Вопреки своей природе Ялка почему-то всегда испытывала непонятную тягу к подобным вещам, но доселе никогда не держала в руках настоящего боевого оружия, и теперь ощущала нелепый, нереальный, почти мальчишеский восторг.

За спиной зашуршало. Ялка обернулась испуганно и стремительно, но ничего особенного не обнаружила. Огонь, однако, разгорелся ярче, на краткий миг девушке даже показалось, что даже дров в камине стало как будто больше. Она помотала головой. Чепуха какая... Ялка опустила меч и снова огляделась.

Задумалась.

Кто он такой, этот травник? Кто он, этот странник в чужой стране? А ведь если разобраться, он чужой здесь — и одет не так, и говорит с акцентом, и лицом не похож на местных жителей. Отчего он сторонится людей, отчего живёт один в этом странном месте? Если боится людей, зачем тогда их лечит? А если лечит, почему платы не берёт? Конечно, если он занимается ворожбой, то должен страшится гнева церкви, тогда понятно, зачем он залез в такую глушь. Но если так, зачем тогда вообще выходит к людям? А если ходит к людям, почему до сей поры его никто не выследил? Она опустила взгляд на меч в своей руке.

Почему он хранит у себя такие странные вещи?

Есть ли у него кто-нибудь? А если есть, то кто? Родитель? Друг? Подруга?

Сколько ему лет?

Туман в голове помаленьку рассеивался. Память тоже помаленьку прояснялась. Уже не требовалось вспоминать, кто она такая и откуда, и как сюда попала. Однако часть былого всё ещё была задёрнута какой-то пеленой, и сколько девушка не напрягала память, сорвать ту пелену была не в силах. Уже не нужно было напрягаться, вопросы сами приходили в голову, теснились там, но один упорно выталкивал все остальные, как кукушонок — птенцов из гнезда.

Зачем она здесь?

Снова зашуршало, теперь уже на столе. На сей раз девушка сдержалась и не стала резко оборачиваться. Наоборот — постаралась не дышать и не шевелиться, лишь чуть повернула голову и скосила глаза.

И еле сдержала крик, а точнее — истошный девчоночий визг.

Три крысы — две большие и одна поменьше взобрались на стол и подбирались там к ковриге. Собственно, две облюбовали недогрызенную корку, что лежала рядом с ней, а вот третья, похоже, всерьёз нацелилась на целый каравай. Ялка не знала, что заставило её остаться неподвижной. Месяц, полтора тому назад ничто на свете не заставило бы её стоять спокойно, если рядом копошились эти твари; она бы обязательно вскочила, завизжала, выронила меч и забралась на лавку, подчиняясь даже и не страху, но тому загадочному рефлекторному порыву, что охватывает всякую женщину при виде маленького серого зверька. Однако за время странствий девушка успела навидаться всякого и, видно, научилась сдерживать свои чувства. Сама себе удивляясь, она смотрела на то, как крысы ворочают чёрствую корку, и постепенно ей стало казаться, что они между собою... разговаривают. Ещё мгновение, и она услышит где-то в голове их голоса. Она как будто впала в некий транс, даже сердце замедлило бег.