Коммодор Хорнблауэр - Сесил Скотт Форестер

— Извините, — проговорил Хорнблауэр, — я весьма сожалею, но мне очень нужно — это абсолютно необходимо — и срочно…

Хорнблауэр чуть ли не пританцовывал от беспокойства, пытаясь подкрепить свои аргументы красноречивыми жестами, а гофмаршал стоял, явно колеблясь между нежеланием нарушить дворцовую церемонию и столь же сильным нежеланием отказывать в просьбе иностранцу, которого, как показали предыдущие события, захотел, хоть и инкогнито, выслушать сам царь.

— Выйдите через эти двери, сэр, — наконец решился он, указав рукой, — и, пожалуйста, сэр, постарайтесь быстро вернуться, не привлекая к себе внимания.

Хорнблауэр рванулся в указанном направлении, быстро, но, насколько это было возможно, незаметно, устремившись между стоящих тут и там групп людей к дверям. Проскользнув сквозь них, он в отчаянии огляделся по сторонам. Широкая лестница налево, по всей видимости, вела на галерею. Хорнблауэр подхватил ножны, чтобы они не путались у него между ног, и бросился вверх, перепрыгивая сразу через две ступени. Один или два лакея, мимо которых он пробегал, едва удостоили его взглядом. Галерея была переполнена; платья здесь были не такими изысканными, а мундиры — далеко не такими блестящими как внизу, в зале. Хорнблауэр бросился в дальний ее конец, где перед этим заметил Броуна. Он делал огромные шаги, почти бежал, изо всех сил стараясь при этом, чтобы со стороны это выглядело беззаботной прогулкой. Навстречу попался Маунд— Хорнблауэр не мог терять времени на разговоры, да и не рискнул бы проронить ни слова о своих намерениях, но постарался бросить на него насколько только мог красноречивый взгляд, в надежде, что Маунд поймет и последует за ним. Он услышал, как внизу, в зале, распахнулись двери, и шум голосов неожиданно смолк. Громкий резкий голос провозгласил по-французки: «L'Empйreur! L'Impйratrice! Le Prince Royal de Suиde!»

Броун по-прежнему стоял между двух пилястров и смотрел вниз. Его рука скользнула за пояс — он вытаскивал пистолет. Оставался только один способ остановить его, не поднимая шума. Хорнблауэр выхватил шпагу — шпагу, стоимостью в сто гиней — подарок патриотического фонда — с золотым эфесом, клинком, острым как бритва — и ударил по кисти руки, сжимающей оружие. Брызнула кровь, пальцы Броуна безвольно разжались и пистолет тяжело упал на покрытый ковром пол, а сам он обернулся, изумленно взглянув сперва на струйку крови, стекающую по его запястью, и только потом на лицо Хорнблауэра, который приставил острие клинка к его груди, готовый сделать выпад и заколоть своего секретаря на месте. Должно быть, выражение его лица очень решительно свидетельствовало о его намерениях сделать это при необходимости — Броун не издал ни звука, не пошелохнулся. Кто-то появился за спиной Хорнблауэра. Слава Богу — это был Маунд.

— Приглядите за ним, — прошептал Хорнблауэр, — перевяжите ему руку и как-нибудь выведите отсюда.

Он взглянул вниз, через балюстраду. Небольшая группа царственных персон входила через высокие двери прямо напротив него: Александр в его светло-голубом мундире; высокий смуглый мужчина с большим носом — должно быть, Бернадотт; несколько женщин — двое из них в коронах, очевидно, царица и императрица-мать — и остальные с перьями в прическах. Браун выбрал самую удобную позицию, какую только можно было пожелать. Словно волна прокатилась по огромному залу приемов: мужчины низко кланялись, женщины низко приседали. Когда Хорнблауэр вновь взглянул вниз, все выпрямились почти одновременно — новая волна колыхающихся разноцветных перьев и мундиров прокатилась по залу. Не отрывая глаз от этого зрелища, Хорнблауэр спрятал шпагу в ножны и, подняв с пола пистолет, сунул его за пояс под мундир. Маунд, под обычной невозмутимостью которого скрывалась почти кошачья ловкость, уже обхватил своими длинными руками Броуна, который склонился к нему. Хорнблауэр вытащил свой носовой платок и сунул его в руку Маунду — на большее у него уже не оставалось времени. Он повернулся и поспешил обратно по галерее. Менее значительные персоны на галерее как раз завершили свои поклоны и реверансы и начинали оглядываться по сторонам, возобновляя прерванную беседу. К счастью, в самый напряженный момент все глаза были направлены на царственных особ. Харст и Соммерс как раз собирались продолжить свой разговор с дамами, когда Хорнблауэр привлек их внимание.

— Возвращайтесь к Маунду, — проронил он сухо, — ему нужна ваша помощь. Затем Хорнблауэр быстро спустился по ступеням, нашел двери в зал приемов и протиснулся мимо стоящих на страже лакеев. Одного взгляда было достаточно, чтобы найти покинутую им группу придворных; он незаметно приблизился к ней и занял свое прежнее место рядом с графиней. Царственные персоны как раз обходили зал, коротко беседуя с особо выдающимися гостями и уже через несколько минут они подошли к Хорнблауэру. Гофмаршал коротко представил его и Хорнблауэр, в голове которого как туман еще пробегали картины недавно пережитого кошмара, поклонился каждой венценосной особе и Бернадотту.

— Очень приятно видеть вас, коммодор Хорнблауэр, — приветливо проговорил Александр, — мы все наслышаны о ваших подвигах.

— Ваше Величество слишком добры, — пробормотал Хорнблауэр.

Затем царственная группа прошла и Хорнблауэр повернулся, чтобы снова встретить взгляд графини. Несколько слов, сказанные ему лично самим царем, очевидно, укрепили ее в уверенности, что он — человек весьма влиятельный и она бросала на него оценивающие взгляды.

— Вы намерены долго пробыть в России? — спросила она.

Именно сейчас, когда возбуждение начало отступать, Хорнблауэру было особенно трудно сосредоточиться на чем-либо. Хотелось только одного — сесть и спокойно отдохнуть. Он собрался с мыслями, чтобы дать учтивый ответ, а когда мужчины, стоящие рядом забросали его вопросами про британский флот и общее состояние дел на море, то старался отвечать по сути и связно, хотя это было весьма непростым делом.

Лакеи вкатили длинные буфетные столы, переливающиеся золотом и серебром. Хорнблауэр заставил себя быть внимательнее, дабы ничем не нарушить этикета. Венценосцы занимали свои места у одного из столов, императрица и царь — в креслах, принцы и принцессы на стульях, а каждый из присутствующих должен был следить, чтобы его лицо было обращено в сторону царственных особ, дабы не совершить святотатства и не повернуться к ним спиной. Присутствующие начали брать кушанья со столов, при этом никто, насколько мог заметить Хорнблауэр, не обращал особого внимания на чины и ранги. Наконец он заметил и персидского посла, с заметным чавканьем евшего что-то с золотой тарелки и также решил двинуться к столам. Вообще пока обед производил впечатление наиболее странного из всех, на которых ему довелось когда-либо присутствовать: все, за исключением особ королевской крови, стояли, а те, насколько ему было видно, вообще ничего не ели.

— Разрешите предложить вам руку, графиня? — наконец проговорил он