Пабам, и вновь на БАМ - Владимир Шарапановский

документ. А на весь взвод связи остались только три богатыря. И то один постоянно дежурил на коммутаторе, а двое остальных дежурили на радиостанции, и отсутствовали в части.

Ну а плохое — это то, что прибыл из Солоней только к финалу всех событий, так как два предыдущих дня демонстрировал фильмы в мехбате, согласно распоряжению из политотдела бригады. Разумным представлялось в каждой части осуществлять показ фильмов пару дней подряд.

А за седьмой день я встал на дыбы и заявил, что даже всемогущий Господь отдыхал на седьмой день творения. Замполит не оценил моей шутки, но вынужден был согласиться, что иначе невозможно распределить неделю поровну на три части. Я ведь теперь слуга трёх господ, и в том переплюнул классический вариант[1].

Так вот когда приехали в часть после показа фильмов, то первым делом отвезли кинопроектор и прочие принадлежности в кинобудку, и лишь после заглянул к нам на коммутатор.

Там меня на входе и остановил Бес. Долго метал громы и молнии в адрес моих товарищей, а также грозился показать всем мать какого-то Кузьмы, и загнать куда Макар телят не гонял.

Я абсолютно бесстрастно выслушал все эти угрозы. Прекрасно понимая, что на губу через почти сотню километров всю роту не пошлют. Это просто невозможно, да и в первую очередь подставит самих отцов-командиров перед командованием бригады. А так куда он их ещё может дальше заслать?

Я-то помню наше «бамовское» — «ниже рядового не разжалуют, и дальше БАМа не пошлют», что совершенно точно описывало сложившуюся ситуацию.

Вот это моё спокойствие и вывело окончательно начштаба из себя, и он вопросил: от чего такого радостного я улыбаюсь. Мне и действительно было забавно вспомнить, как при мне, вот также солдатики из одной палатки нажралась одеколона «Ландыш». Как эти дрова таскали и складывали отходить в прохладных помещениях губы. Сам запах в той палатке не выветривался ещё несколько недель.

Пришлось ответить, что лишь сожалею о своем отсутствии в части, что не смог лично поучаствовать в процессе исторического значения, знаменующем глобальный исход солдат из ветхих бараков в благоустроенные палатки. Мы так давно ждали этого события и очень бы хотелось наблюдать всё собственными глазами.

Бес нахмурился ещё больше и неодобрительно посмотрел на балабола, а я понял, что перегнул с троллингом, и это может плохо кончиться конкретно для моих нижних девяноста. Одного-то солдатика легко отправить на гарнизонную гауптвахту хоть за тридевять земель.

Оттого-то сразу стал его убеждать, что пить одеколон не стал бы ни за что, так как организм из-за запаха совершенно не принимает, даже при наружном использовании. Но мог бы вместе с остальными сослуживцами порадоваться этому новоселью. Ведь жизнь-то налаживается!

А самого распирало от смеха, как представлял себе эту картину. Но вот Бесу было совсем не до веселья, а совсем наоборот. Так что весельчака майор волевым распоряжением определил на постоянное дежурство на коммутаторе.

И правильно, нужно было сменить товарища, который дежурил более полутора суток без смены. А может быть даже голодный, так как понял из ругани Беса, что он единственный остался на ногах из всего взвода связи. Даже не знаю приносил ли ему кто-то поесть, и где брали еду, если все кладовщики и повара в полном умате[1]?

«История повторяется дважды: первый раз в виде трагедии, второй — в виде фарса»[2]. Вот уж точно отмечено, правда сейчас это происходило одновременно. Я быстро пробрался к нашей новой палатке и окружающие часовые пропустили меня внутрь палатки Их выставили, чтобы не пускать посторонних, но скорее с целью чтобы все прочие смогли убедиться и посмотреть до чего доводит глупость. Как ещё лучше привлечь внимание?

В палатке я встретил начальника нашей санчасти. Старлей выглядел совершенно замученным, и мало чем отличался от своих пациентов. Обычно очень плотный, если не сказать полный, он даже слегка сошёл с лица.

И мое весёлое настроение в момент улетучилось, Я-то рассматривал это событие в виде фарса, а на самом деле тут разыгралась настоящая трагедия и дальнейший осмотр в палатке это только подтвердил.

Картина была ещё та. Уже подходя к палатке был заметен заблёванный вокруг снег. И ощущался соответственный запах, который в палатке только усилился. Кругом на полу валялись пузырьки от различных одеколонов, отброшенные с прохода к стенам палатки.

Большинство этикеток я даже не признал. Помню, что не раз наблюдал, как пили «тройной» или «шипр». И это были бренды известные всем отечественным алкашам. Но в палатке встречались такие экзотические наименования, которых я никогда не видел на прилавках. Да, похоже тут был представлен весь ассортимент.

Кроме санитаров из санчасти, в проходах с трудом, придерживаясь за двух-ярусные койки, передвигались некоторые ребята нашей роты. По цвету их лиц — землисто-зелёному, сразу стало возможным определить их состояние. Остальные, вповалку лежавшие на койках, выглядели значительно хуже.

— Блин, идиоты малолетние! Дебилы, ушлёпки! Дорвались тоже мне! — постоянно крутились в моей голове ругательства. Но мне лишь мельком удалось рассмотреть окружающее «мамаево побоище». Дико стала раскалываться башка от нахлынувшей боли. В палатке стоял резкий запас смеси неведомых мне одеколонов и блевотины.

Так что пулей кинулся на воздух, пока самого не вывернуло. Нет в ближайший месяц — «сюда я больше не ездок. Карету мне, карету!» И лучше скорой помощи. и то чуть не опорожнил наполовину пустой желудок, где плескался лишь чаёк с парой сухариков.

Не знаю, как там выдерживают наши санитары и их командир. Остальные-то пребывают в стадии зомби — поднятых, но ничуть не соображающих!

Вслед за мной вышел и сам старлей, с которым я поздоровался приложившись рукой к шапке. Тот только устало махнул рукой, ничем не ответив мне. Было заметно, что сил у него совсем не осталось. Я помог ему дойти до завалинки вокруг палатки, где мы на неё и присели вдвоём. Сразу же поинтересовался у него самочувствием этих кретинов. Как обстоят дела, и все ли нормально оправились от тяжелой интоксикации?

Старлей нисколько не удивился моей лексике, так как пока я валялся в их вагончике санчасти, то приходилось не раз с ним беседовать. Так что он ещё тогда отметил мои познания в медицине. Даже предлагал перейти к нему в подчинение. Однако служение Асклепию — это не моя стезя, о чём я ему тогда поведал, так как в противном случае был бы на третьем курсе вместе со многими своими одноклассниками.

Старлей вкратце описал мне их состояние, от стабильного, до почти поправившихся. Но и те при нашем разговоре несколько раз