Бесследно исчезнувшая - Лиза Марклунд

– Тебя как зовут? – спросила Анника, не придумав ничего лучшего.

Слезы потекли по лицу девочки, она попыталась слезть со стула. Анника в отчаянии огляделась в поисках чего-нибудь подходящего, чтобы отвлечь ребенка, но прежде чем преуспела в этом, на кухню вбежала Ловиса и заключила дочь в объятия.

Анника убрала волосы с лица, незаметно смахнула хлебные крошки на пол, достала блокнот и ручку и поместила их на стол перед собой.

– Какой у вас красивый дом, – заметила она.

– Спасибо, – улыбнулась Ловиса.

– Вы давно живете здесь?

– Мы купили его, когда я ждала Марка.

Анника улыбнулась и попыталась расслабить плечи. Итак, Ловиса и ее супруг были очень богаты. Ее одолело любопытство. Она чуточку наклонила голову, написала в блокноте время и дату и сконцентрировалась на них, словно это имело какое-то значение.

– А где работает твой муж? – поинтересовалась она непринужденно.

– В МВФ, – ответила Ловиса.

Анника удивленно моргнула.

– В Международном валютном фонде, – объяснила Ловиса. – Их офис находится в Женеве, хотя деньги мы получаем не оттуда. Мой отец владеет несколькими бутиками «Иса».

Анника снова опустила взгляд в свой блокнот. Ловиса поняла суть ее вопроса, она почувствовала, как ее щеки покраснели.

– Мой муж родился в Швеции, – продолжила Ловиса, и ее голос стал теперь ровнее и суше, чем раньше. – Его родители из Найроби, оба врачи, отец Самуэля заведует отделением интенсивной терапии в Сёдерской больнице, именно он занимается Ингемаром.

Анника приложила максимум усилий, чтобы сохранить нейтральное выражение лица. Ловиса дала дочери чашку-непроливайку с красным содержимым.

– И как у него дела? – спросила Анника.

Ловиса одарила ее невеселым взглядом.

– У отца Самуэля? Хорошо, спасибо. Мы прочитали в «Квельспрессен», что он врач Ингемара. Нам он никогда ничего о своих пациентах не говорит.

Анника попыталась улыбнуться, но без успеха. Она решила оставить в покое семейство Ловисы.

– Значит, ты знала Нору еще с детства? Вы ходили в один класс?

Ловиса измельчила банан, которым пыталась покормить дочь, но дальше дело не пошло.

– Она училась в одном классе с Марикой, моей сестрой, на два года младше меня. Нора была немного… как бы это сказать… грустной в раннем детстве. Отчасти по причине заикания, но также из-за матери. Та постоянно болела, а потом умерла.

– Вот как, – сказала Анника.

– Рак груди, – продолжила Ловиса и попыталась засунуть измельченный банан в рот девочке. – У нее не было волос, как я помню… Она умерла, когда Нора и Марика ходили в четвертый класс. Сколько же это лет? Десять?

– А у Норы были родные братья или сестры? И она жила только с отцом?

– Он руководил фарфоровым заводом. И тоже умер несколько лет назад.

Анника посмотрела на пометки в своем блокноте.

– Твоя сестра все еще общается с Норой?

Девочка выплюнула банан, Ловиса вздохнула и сдалась.

– Нет, моя сестра живет в Лондоне.

Она вытерла рот ребенку, девочка громко протестовала.

– То есть ты не сказала бы, что они дружили? – спросила Анника.

Ловиса покачала головой:

– Нора ни с кем особо не близка.

А потом бросила взгляд на свои часы «Ролекс».

– Что ты имеешь в виду? – поинтересовалась Анника.

Ловиса поднялась, почти не пытаясь скрыть внезапно нахлынувшее на нее раздражение.

– Нора не хочет иметь друзей, предпочитает поклонников. Она занимается детьми, и варит варенье, и делает соки, и вяжет, и все на свете, идеальная супруга политика. Для нее то, что Ингемар сидел в риксдаге, было примерно тем же самым, как если бы он являлся президентом США, она беспрерывно твердит, как ужасно несправедливо, что ему пришлось уйти. Даже собаку завела, поскольку так полагается. Единственное, что ей никогда не удавалось, так это похудеть.

Анника подумала о многочисленных банкротствах Ингемара Лерберга.

– Ты не знаешь, у семейства Лерберг есть проблемы с деньгами?

Ловиса рассмеялась.

– Даже если и так, – сказала она, – как по-твоему, признались бы они в этом кому-нибудь?

Она подняла девочку со стула.

– Хотя Нора любила рассказывать, как изучала экономику в Стокгольмском университете, словно речь шла о Стокгольмской школе экономики. Насколько мне известно, она так и не закончила его.

Ловиса привычно и уверенно обращалась с ребенком, она была очень богатой женщиной, но собственноручно занималась своими детьми и, похоже, не имела никаких филиппинок в подвале, хотя располагала для подобного местом и средствами, и она явно недолюбливала Нору Лерберг.

– Могу я процитировать это?

Ловиса, судя по ее лицу, испугалась.

– Нет, боже, нет, ни в коем случае, что люди обо мне подумают?

Анника улыбнулась еле заметно, она могла использовать эту цитату со ссылкой на анонимный источник.

Ловиса явно занервничала:

– Я и представить не могу, что у них были проблемы с деньгами. Самуэль видел Нору в самолете, летевшем в Женеву, несколько раз, однажды она обедала в «Домейн де Шатовью», тебе известно это заведение, две звезды Мишлена.

Анника понятия не имела, где расположены знаменитые швейцарские кабаки. Она поднялась и собрала свои вещи, заметно уставшая от мрамора и светодиодного освещения.

– И она очень хорошо играла на пианино, – добавила Ловиса торопливо, – училась музыке в Норланде, в Питео, если я правильно помню.

Зазвонил мобильный Анники. Она улыбнулась в знак извинения, а потом ей пришлось довольно глубоко залезть в свою сумку, прежде чем она выудила его.

Это был Андерс Шюман. Далеко не в лучшем настроении.

– Где ты?

Анника бросила быстрый взгляд на Ловису. Та мыла руки дочери под кухонным краном. Девочка дико орала.

– В городе по работе.

Она покинула кухню и направилась в сторону прихожей.

– Ты можешь приехать в редакцию? Сразу же?

– В чем дело, что-то случилось?

– Я хочу поговорить с тобой. Альберт Веннергрен приедет сюда тоже. Ты вернешься до обеда?

Ей показалось, что земля уходит у нее из-под ног. Где она напортачила?

– Мне нужно приготовиться к чему-то неприятному?

– Нет. Просто приезжай как можно быстрее.

Она успокоилась.

Ловиса вышла в прихожую.