Ученик - Микаэль Юрт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– В моих книгах написано только, что он оставлял запасы. Но не что именно. И как. – Себастиан остановился возле доски и постучал согнутым пальцем по фотографии тщательно разложенного сухого пайка в подвале семьи Гранлунд. – Содержимое и точное расположение полностью идентичны с запасами провианта Эдварда, – продолжил он. – Это нигде не описано. Наш преступник каким-то образом вступал с ним в контакт.
– Как?
Этот вопрос Ванья тоже задавала ему в ответ на его уверенное утверждение. Себастиан вздохнул, сейчас он знал не больше, чем двадцать минут назад в машине. Он не знал, как. Знал только, что он прав.
– Не знаю, но эту информацию он мог получить только у Эдварда.
– Или у какого-нибудь полицейского, участвовавшего в том безумном расследовании.
Прекратив всякую деятельность, все повернулись к Билли.
– Хинде не может общаться с окружающим миром, поэтому я просто пытаюсь найти другое объяснение.
– Тогда в расследовании участвовали я, Себастиан, Урсула и Тролле, – спокойно и по-деловому сообщил Торкель. – Трое из нас находятся здесь, а то, что Тролле решил вновь пережить свои лучшие дни, ввязавшись в убийства женщин, представляется мне неправдоподобным. Но нам придется с ним поговорить.
Себастиан оцепенел. Неужели Тролле может иметь к этому отношение? Конечно, он опустился, но это? Возможно, он по пьяни сболтнул лишнего тому, кому не надо, тогда, когда не надо. Никто в команде явно не верит, что он замешан, но что произойдет, если к нему поедет Ванья и станет на него давить? У Себастиана потемнело в глазах. Он представил себе, как Ванья забрасывает Тролле вопросами. Как Тролле рассказывает о том, какое задание ему поручил Себастиан. Черт, Ванье даже не понадобится на него нажимать, Тролле может заложить Себастиана просто ради хохмы. Себастиан сглотнул и попытался сосредоточиться на происходящей в Комнате дискуссии.
– Я не говорил, что это кто-то из вас. На местах преступлений наверняка побывала масса полицейских и криминалистов, – настаивал Билли. – Если вы находили еду, то кто-нибудь из них ведь тоже мог ее видеть?
– Еду я обнаружил позже. О ней мне рассказал Хинде. Если бы мы обнаружили ее тогда, – Себастиан повел рукой в сторону коллег, – Торкель и Урсула тоже бы о ней помнили. – Себастиан уставился на Билли. – Соображай, черт побери!
– Я и старался. Просто мыслил немного нешаблонно. Ладно, я ошибся.
Ванья посмотрела на коллегу с удивлением. Голос принадлежал Билли, а слова кому-то другому. С каких это пор Билли мыслит нешаблонно? Или, возможно, он так и мыслил, но с каких пор он стал это так называть?
– Поговорите об этом с Хинде завтра утром, – вмешался Торкель. – Вам выделили время для свидания.
– А причем тут еда? – спросила Урсула. – Почему он ее оставляет?
– Об этом написано в моих книгах, – коротко ответил Себастиан.
– Я твоих книг не читала.
Себастиан повернулся к ней. Она смотрела ему прямо в глаза с довольной улыбкой. Разве такое возможно? Неужели она не стала читать лучшие книги о серийных убийцах, написанные по-шведски, из чистого упрямства?
– Я тоже, – вставил Билли.
Себастиан вздохнул. Неужели возможно, чтобы половина лучших специалистов страны по раскрытию убийств не читала его книг? Ванья читала, это он знал, а Торкель? Он бросил взгляд на бывшего коллегу, но тот посмотрел ему в глаза, ничего не прояснив. Наверное, он все-таки читал? Или? Себастиан опять вздохнул. Он рассказывал историю Эдварда Хинде на ряде лекций. Он знал ее от и до. Теперь, похоже, ему придется рассказывать ее снова. По крайней мере, короткую версию.
– Эдвард вырос с матерью-одиночкой. Она была прикована к постели. Болела. К сожалению, не только в одном отношении. Он рассказывал, что помнит первый раз. В какую-то среду. Он очень хорошо запомнил. Придя домой из школы…
он стоит и готовит еду. Жарит на сковородке рыбные палочки. Картошка кипит под крышкой в точности, как его научила мать. Он предвкушает обед. Рыбные палочки он любит, а на сладкое собирается разделить с матерью торт, оставшийся с его дня рождения. Он тихонько напевает про себя. Песню «Битлз» A Hard Day’s Night. Она первая в десятке самых популярных. Он как раз начал резать помидоры, когда услышал, что его зовет мать. Отложив нож и выключив на всякий случай плиту, он поднимается по лестнице. Иногда мать просит, чтобы он ей почитал, а это требует времени. Читает он плохо. Еще не совсем научился. С трудом пробирается через простые детские книжки, но мать говорит, что ей нравится его голос. И это хорошая тренировка. Мать почти всегда лежит в постели. На ногах она бывает только несколько часов в день. В хорошие дни больше, в плохие дни меньше. Сегодня день, похоже, довольно хороший. Она в ночной рубашке, но выглядит бодрой и похлопывает рукой по кровати, приглашая его сесть рядом. Он послушно подходит и садится. Он – послушный ребенок. Послушный и воспитанный. В школе у него все хорошо. Учительницы его любят. Ему нравится учиться новым вещам, и ему все легко дается. Он умненький. Это говорят и мать, и учительницы. Идет речь о том, что уже весной ему разрешать заниматься математикой по программе третьего класса. Мать говорит ему, что он стал таким взрослым. Что он молодец. Она гладит его по всей руке, ласкает пальцы. Он ее большой, умный мальчик. Но сейчас ей хочется, чтобы он сделал кое-что другое. Она крепко берет его за руку и заводит ее под одеяло. В тепло. Кладет ее себе на бедро. Эдвард смотрит на нее вопросительно. Зачем ей там его рука? Иногда он согревает руки между собственными бедрами, когда мерзнет, но сейчас ему не холодно.
– Когда это произошло в первый раз, ему только исполнилось восемь. Он толком ничего не понял. Разумеется. Когда это закончилось, ему было тридцать восемь. К тому времени он стал уже совершенно испорченным.
– Это продолжалось тридцать лет? – Ванья посмотрела на него скептически.
– Да.
– Почему же он просто не оставил ее? Или не прекратил?
Этот вопрос Себастиану задавали часто. Почему он с ней оставался? Мама болела, ей было не на кого опереться, а он стал взрослым. Почему он просто не ушел? Или не убил ее? Или… еще что-нибудь.
– Сперва он был слишком маленьким. Потом слишком боялся. Потом… это зашло слишком далеко. – Себастиан покачал головой. – Я не могу лучше объяснить, не углубляясь в то, что делает нас такими, какими мы становимся, но в данном случае это нам не помогло бы. Тебе не хватит фантазии, чтобы понять их отношения.
Ванья только кивнула. Возможно, со стороны Себастиана это было оскорблением, но она чувствовала, что готова его принять. Она радовалась тому, что не в силах представить себе все, через что прошел этот одинокий восьмилетний мальчик.
– И никто не знал? Никто ничего не подозревал? – Билли заинтересованно подался вперед. – Я имею в виду, что это должно было сказаться на его учебе в школе и на всем остальном.
– Мать угрожала самоубийством, если он кому-нибудь расскажет. Очень важно было, чтобы он вел себя как обычно, чтобы никто ничего не заподозрил. Он думал, что если его поведение изменится, то люди могут начать интересоваться или каким-то образом узнать. Как ни странно, чем дольше это продолжалось, тем более «нормальным» он становился. Он мастерски справлялся с каждой возникавшей ситуацией. Был вынужден. Если бы он себя неправильно повел, она бы умерла.