Твой личный мерзавец - София Максимова

— Боже, боже… — как заведенная повторяла Полина, упираясь ладонями в пол и сжимая дрожащими пальцами длинный ворс ковра. Смолкин же в это время крепко держал ягодицы девушки, подстраивая её податливое тело под размашистые движения собственного языка.

Он почувствовал момент, когда Поля задрожала мелкой дрожью, глухо застонала, прикусив руку, а её мышцы судорожно сжались в спазмах оргазма. На мгновение она застыла, а затем тут же смущенно отползла чуть в сторону и распласталось на ковре, нежась в нахлынувших на неё ощущениях.

Андрей довольно улыбнулся, облизывая перемазанные соком губы. И пусть его член грозил взорваться от распирающего его неудовлетворенного желания, он был как никогда доволен собой и почти счастлив.

— Это всегда так бывает? — прошептала взволнованно Поля и, чуть приподнявшись, пристроила свою голову на крепком мужском плече. Тело было словно ватным, губы горели от поцелуев, на груди остался след от щетины, а колени саднили от трения о ковер, но девушка словно побывала в раю, так велики были наполнившие её чувство восторга и искрящейся радости.

— Нет, так у тебя будет только со мной, — бросил чуть грубовато Андрей. — И это только начало, вот получу благословение Войского… — самоуверенно проговорил он.

Полина рассмеялась, а потом положила ладонь на вздыбленный пах мужчины и легонько сжала пульсирующую плоть, подмечая, как Смолкин затаил дыхание.

— Я могу как-то помочь тебе? — неуверенно, с заминками спросила она.

Андрей молчал, и девушка робко потянулась к застежке брюк, сноровисто расстегивая её и освобождая напряженный член. Медленно спустила ткань боксеров, и взяла его в руки, поражаясь мягкой шелковистости кожи, рельефному узору налитых кровью вен и внутренней каменной твердости. На краешке головки, не скрытой крайней плотью, поблескивала капля выступившей смазки, выдавая степень возбуждения мужчины.

Полина смотрела как завороженная на эту мужественную, скульптурно слепленную часть тела — мужскую гордость. Она не осознанно потянулась к ней губами, чтобы приласкать, понежить, подарить такое же наслаждение, что и сама пережила пару минут назад, но Андрей остановил её.

— Не думал, что когда-нибудь скажу что-то подобное… — ухмыльнулся он, — но ты не должна этого делать, если на самом деле не хочешь…

— Я хочу, — чуть хрипловато ответила Полина, и мужчина едва различимо застонал и растер лицо ладонями, пытаясь снять ставшее почти не выносимым напряжение от такого искреннего признания.

Но стоило только девушке снова склонить своё лицо, как мужчина приподнялся на согнутых локтях и жадно уставился на открывшуюся перед ним картину, стараясь не упустить ни мгновения этого незабываемого зрелища. Он спешно перебросил карамельные пряди на другое плечо девушки, словно занавес закрывавшие ему обзор, и крепко стиснул зубы, когда Полина робко коснулась языком его плоти, а затем, вобрав в себя подрагивающую головку, принялась её посасывать. Незаметно для себя Андрей принялся подмахивать бедрами, но почти сразу оставил эту затею, почувствовав, как загорелась незажившая рана в боку.

А Поля наращивала темп, её ласки стали увереннее, стремительнее, на смену робости и стеснению пришли азарт и собственное возбуждение, а ещё — пьянящее ощущение власти над этим сильным, независимым мужчиной. Девушка пристроила свою ладошку на пульсирующей плоти и принялась наглаживать её в такт движениям языка. Андрей не сдержался и накрыл хрупкие пальцы своими, задавая ритм, усиливая хватку и показывая Полине, что она может быть чуть агрессивнее и грубее с ним.

Ещё через мгновение все тело мужчины напряглось словно тетива, и он, перехватив затылок Поли, потянул её к своим губам, чтобы впиться в них жадным поцелуем и исторгнуть безмолвный стон удовольствия в натруженный чуть припухший рот, и девушка почувствовала как горячее семя, вырвавшись фонтаном, сочиться сквозь её пальцы.

— Моя девочка, — прошептал Андрей, чуть отдышавшись, и запечатлел целомудренный поцелуй в волосах Полины, снова пристроившей свою голову на мужском плече. — Спасибо…

Они так и лежали на ковре, в объятиях друг друга, наслаждаясь отголосками пережитых эмоций, что ещё гуляли в их расслабленных телах. Открытые друг другу, доверившиеся. И Поле показалось, что это самый подходящий момент, чтобы, наконец-то, расспросить Андрея обо всем, что её так давно тревожило.

— Скажи, та пожилая пара, что мы встретили на парковке торгового центра, твои родители? — проговорила она и затаила дыхание.

— Догадалась, — хмыкнул невесело мужчина. — Да, родители… приемные…

Глава 20

— Скажи, та пожилая пара, что мы встретили на парковке торгового центра, твои родители? — проговорила девушка и затаила дыхание.

— Догадалась, — хмыкнул невесело мужчина. — Да, родители… приемные…

— У вас что-то произошло?

— Произошло, — бросил отрывисто Андрей и попытался встать, но Полина его удержала.

— Может ты расскажешь мне? Тебе нечего смущаться или стыдиться. Мне твои проблемы ближе, чем ты думаешь…

— Это вряд ли, — снова хмыкнул он, соображая, как много можно рассказать девушке, чтобы не оттолкнуть её от себя. — Видишь ли… Взяв меня, они сделали огромную ошибку: они не были готовы растить чужого ребенка, мальчишку — сорванца, ничего не зная о его биологических родителях. Это, действительно, очень непросто. Непросто не видеть за каждым его проступком дурных генов, непросто не опасаться повторения ошибок, совершенных его кровными родителями, непросто не думать о нем, как о бремени, добровольно взваленном на свои плечи на всю оставшуюся жизнь… Особенно, если ребенок не оправдывает ожиданий, не растет таким, как представлялось… Что бы я не сделал, слышал только критику в свой адрес, любая моя шалость раздувалась до вселенских масштабов, любой проступок преподносился как очередной неизбежный шаг в пропасть, в которой я непременно сгину со своим дурным, взбалмошным характером… Я никак не мог понять, почему за одну и ту же проделку родители одноклассников только журили их, в то время как мои смотрели на меня как на врага народа, подвергая самым строгим наказаниям, ремнем или голодом вколачивая в меня установленные ими правила. Не мог понять их отстраненность, замкнутость, недоверие, готовность увидеть во мне худшее… А уж когда на свет появился мой долгожданный младший брат, меня вообще стали сторониться словно прокаженного, ограничивали наше с ним общение… Потом я узнал причину.

На моё восемнадцатилетие добросердечная бабушка, теперь уже ныне покойная, случайно оговорилась. Она была так взволнованна, так растроганна, поздравляя меня, что не заметила, как выдала семейный секрет. «Кажется, ещё вчера забирали тебя из дома малютки, а теперь вон как вырос, каким красавцем стал…», — сказала она. Я уцепился за эти слова и не успокоился, пока она не рассказала мне всю правду. Оказалось, что родители долгое время не могли зачать ребенка, совсем отчаялись и решились на усыновление, а через двенадцать лет