Ничего хорошего - Линда Фэйрстайн

Я слушала болтовню Эльзы о последних фильмах и бродвейских мюзиклах, которые она каким-то образом успевала посмотреть задолго до того, как я узнавала, что они идут. Как на конвейере она передала меня Луи, который отстриг около дюйма моих заново окрашенных прядей и при этом довольно профессионально допросил меня о личной жизни. Как и положено настоящему французу, он очень переживал, что у меня нет постоянного приятеля, и всегда старался дать мне совет, как подцепить парня. Как только он закончил стрижку, Нана сделала мне стильную укладку, поскольку я сказала, что вечером приглашена на ужин к друзьям.

Так прошло полдня. Я вернулась домой и поставила джип на парковку. Войдя в квартиру, я заметила, что на автоответчике мигает огонек. Перезванивала Нина, спрашивала, что нового в расследовании. Еще было сообщение от Морин, она скучала и звонила просто так. А Чэпмен звонил, чтобы сообщить последние новости, которых не было.

Я перезвонила в Медицинский центр и попросила соединить меня с палатой миссис Форестер.

— Пока только мелкая кража, — отчиталась она после того, как я рассказала ей, как провела утро. — Я ходила на веранду. Вот где вам, ребята, надо побывать. Там все шепчутся о том, что их врач думал о Джемме Доген — кто ее любил, кто нет. Я уже завела для вас дневник наблюдений.

— А что за кража? — уточнила я.

— Расслабься. Просто, пока я была на веранде, одна из сиделок пришла забрать мой поднос с едой. Она встала за занавеской, которая висит над кроватью, как полог, и доела остатки завтрака. Кусок тоста, самый безвкусный ванильный пудинг, какой только можно вообразить, и кусок индейки. Она и не знала, что все записывается на скрытую камеру. А затем открыла тумбочку и залезла в мою косметичку. Но, очевидно, цвет моей помады ей не понравился, уж очень подозрительно она ее разглядывала, прежде чем вернуть в сумочку. Интересно, сколько раз в день происходит подобное, а?

— Уже скучаешь, Мо?

— Мне грех жаловаться. Ни постель не надо заправлять, ни посуду мыть. А попозже меня придут навестить. Повеселись сегодня вечером, а потом позвони мне.

Я скинула Чэпмену сообщение на пейджер и пошла на кухню, где успела съесть йогурт, пока Майк перезвонил.

— Я все еще в больнице, — сказал он, едва я сняла трубку. — Мы повторно допрашиваем сотрудников колледжа, в этот раз больше спрашиваем о самой Доген. Думаю, тебе стоит лично поговорить с доктором Спектором. Он, наверное, знал ее лучше, чем кто-либо. Я видел его сегодня утром, он осматривал прооперированного пациента. Он сказал, что сможет встретиться с нами в понедельник в два часа дня. Ты сможешь прийти?

— Конечно.

— Еще одна новость — парень из 17-го участка нашел какие-то папки в мусорном баке на парковке. Уоллес считает, что это папки из офиса Доген. На них есть кровь. Но, с другой стороны, почти на всем больничном мусоре есть кровь.

— А что за папки?

— Пустые. Три или четыре. Кажется, в них было что-то про спорт. Не медицинское. На них наклейки вроде «Мет», «Брейв», «Каб». Я понимаю, что Доген любила бегать, но, похоже, она была также фанаткой бейсбола. Ее бывший муж приезжает в Лондон в понедельник, так что мы сможем узнать от него ее подноготную.

— Хорошо. Я буду в разъездах вторую половину дня. Завтра-то ты выходной, надеюсь?

— Ага. Встречаюсь сегодня с одной журналисткой из итальянского журнала, которая писала о нашем отделе в прошлом месяце. Я решил, что поведу ее в твой любимый ресторан — «Примолу». Между Джулиано и Адольфо. Может, она будет очарована и забудет о том, что я ирландец.

Я постаралась пожелать ему хорошего вечера таким тоном, чтобы он поверил в мою искренность.

Потом я собрала одежду, чтобы отнести в прачечную, и отдельно сложила три юбки, которые хотела отдать укоротить. Сдав одежду, я зашла в магазинчик поблизости, чтобы купить десятка два колготок. Продавщица уговорила меня приобрести еще и голубое кружевное белье — в знак приближающейся весны, — и я пошла к банкомату на углу, чтобы снять наличность.

К тому моменту как я добралась до маникюрного салона, уже перевалило за три часа дня. Я опоздала на маникюр, и мне пришлось выслушать неприятные высказывания от посетительниц салона, но ничего не оставалось, как стерпеть — я не могла появиться на ужине у Джоан с необрезанными кутикулами и тусклыми ногтями.

Я вернулась домой, покормила проголодавшуюся собаку и вывела ее еще раз. Я была слишком взволнована, чтобы вздремнуть, поэтому просто прилегла, прихватив в кровать «Санди таймс» с кроссвордом — особенно пришлось поломать голову над словом в нижнем левом углу. Я подставляла все буквы по очереди, пока не получила «Галле» — имя немецкого астронома, открывшего Нептун.

Субботние вечеринки у Джоан проходили весело, и я очень ждала их, чтобы провести время в кругу друзей. Это всегда был повод элегантно одеться, повесить на себя какие-нибудь украшения из тех, что мать собирала годами, но оставила мне, потому что сама уехала на Карибы, а я осталась в Нью-Йорке. Я с удовольствием принарядилась и вызвала такси на семь сорок пять.

Домработница Джоан открыла дверь и взяла мою дубленку, а также спросила, что я буду пить. В коридоре и в гостиной стояли вазы, наполненные французскими тюльпанами и розами цвета бледного коралла. Сама Джоан была в библиотеке с уже пришедшими гостями и развлекала их рассказом о том, как несколько лет назад ставили ее пьесу в театре за пределами Бродвея. Джоан перешла от пьес, которые ставили и у нас, и за границей, к романам, последний из которых переиздавался уже четыре раза.

Мне навстречу вышел Джим Хэджвилл, в которого Джоан отчаянно влюбилась этой зимой. Он был экспертом в области внешней политики и вел международную синдицированную колонку[20], и первые три месяца им с Джоан пришлось тратить время на переезды, чтобы видеться. Эта вечеринка затевалась, в частности, и ради того, чтобы Джоан могла познакомить его с некоторыми друзьями.

Мы обменялись приветственными поцелуями, и Джоан подвела меня к людям и познакомила с теми, кого я не знала. Потом я поздоровалась со знакомыми. Коктейли здесь подавали раз в час, и я включилась в милую беседу, стараясь уводить разговор от тем, связанных с расследованием, если кто-то их затрагивал.

Вскоре после девяти Джоан пригласила нас в столовую, где нам предстояло рассесться за тремя круглыми столиками.

— И не говори, что я никогда тебе не помогаю, — прошептала она мне на ухо, вид у нее при этом был, как у кошки, проглотившей канарейку. — Тот милый молодой человек, с которым вы обсуждали статью о твоем боссе в «Нью-Йоркере», сидит за одним столиком с тобой. Его зовут Дрю Рено.

Чтобы задержать меня в дверях, Джоан несколько раз перекалывала с места на место мою старинную брошь.