Боги, пиво и дурак. Том 4 - Ник Гернар

Шикарно! Я не знаю, с кого содрали эту кожу и как ее выделывали, но одежда, сшитая из нее, смотрелась великолепно и сидела идеально. Я будто надел на себя шкуру молодого дракона. Теплая подкладка удачно дополняла всю эту красоту.

Просто отлично.

Поблагодарив всех, я, поскрипывая новыми сапогами, прошел мимо окончательно расстроившейся тетки и очутился на улице.

И понял — с такой курткой мне и накидка ни к чему. Спасибо Альбе — его подарок был достоин королей!

Теперь можно было заглянуть в Ямы и спросить Гая, не передумал ли он по поводу жречества.

Я двинулся через главную площадь — и увидел, что, оказывается, мой старый добрый приятель немного занят. Так сказать, работает в поте лица на пользу общества — изящно вскидывая над головой толстый упругий хлыст, он выверенными и ритмичными движениями осуществлял наказание здоровенного толстого мужика с рыхлой, ноздреватой задницей. Задница вздрагивала волной, как подошедшее тесто в кадке, толстяк взвизгивал — и на белой коже оставался очередной кроваво-красный след. У позорного столба собралась небольшая группа зевак — люди с безразличными лицами наблюдали за поркой, переговариваясь между собой о насущных делах, взлетевших ценах на рыбу и кофе. Представление на площади выполняло роль фонового телевизора. Ну а что? Чем хуже настоящая порка киношной расчлененки?..

Двое стражников контролировали порядок, с трудом удерживая зевоту.

Замахнувшись в очередной раз хлыстом, Гай краем глаза заметил меня.

И опустил руку.

— Что, пора? — громко крикнул он, обернувшись.

Стражники перестали зевать. Зрители в передних рядах тоже притихли и принялись озираться по сторонам, пытаясь найти, кому мастер Гай адресовал такой странный вопрос.

Я кивнул.

Довольная улыбка разлилась по суровому лицу палача, озаряя его внутренним светом.

— Наконец-то! — с блаженным выражением выдохнул он — Я так долго ждал... Слушайте все! Ямы, в которых я отслужил пятнадцать лет! Чтоб вам... — и, высоко вскинув голову, будто бы для молитвы, громогласно изрыгнул такое ругательство, что женщины охнули и залились краской. — И пусть вас... — продолжал заливаться соловьем Гай, и от его внезапного красноречия даже у меня отвисла челюсть.

Стражники вытаращились на очумевшего палача.

А тот, обернувшись к своему озадаченному коллеге, указал на него хлыстом и воскликнул:

— А ты — вообще понос правосудия! Таких, как ты, я имел и спереди, и сзади, ясно? Голыми руками на части развинчивал и по ведрам раскладывал! На!..

Гай со злой и при этом счастливой улыбкой швырнул в «понос» свой хлыст, да так ловко, что рукоять угодила тому в глаз.

Бедняга заорал, схватившись обеими руками за лицо.

— Стража! — выкрикнул страдалец сдавленным голосом. — Второе нападение, прилюдно!.. Ну что вы стоите?! Вы обязаны его взять!

Растерявшиеся стражники, перетаптываясь с ноги на ногу, переглянулись, но вязать Гая они явно не спешили.

— Эй, ты что творишь?! — грозно прикрикнул на палача один из стражников, очухавшийся раньше остальных.

— Увольняюсь я!!! — гаркнул мастер Гай, и, плюнув в сторону позорного столба, развернулся и пошел в мою сторону — наверное, впервые за всю свою трудовую практику бросив клиента недопоротым согласно приговору.

Толпа ахнула. Любопытных, как по мановению волшебной палочки, разом стало больше.

Приговоренный задергался на веревках, озираясь по сторонам и пытаясь понять, что же происходит. Как ни странно, теперь он выглядел еще более несчастным и испуганным, чем в то время, когда тяжелая рука мастера охаживала его окорока хлыстом.

— А я? А что со мной?.. — слабым голосом пробормотал он.

— Как увольняешься? А с этим-то что делать?.. — повторил вопрос стражник.

— Хлыст вон там — хочешь, сам закончи! А хочешь, поносу отдай, когда тот очухается и провалившийся глаз из жопы достанет — мне плевать, — не оборачиваясь, ответил Гай.

— Да он же уходит! — возмущался между тем пострадавший, так и не отняв ладонь от ушибленного глаза. — Эй, вы должны его повязать! Ублюдок напал на меня, средь бела дня!..

Но стражники только кашляли и переминались с ноги на ногу...

Момент, мягко говоря, был неловкий. В особенности если учитывать, что со жречеством у Нергала мой приятель мог запросто пролететь.

Между тем, не обращая внимания на вопли фингалоносного бедняги, Гай приветственно хлопнул меня по плечу и решительно зашагал с площади прочь — как победивший гладиатор, или волк, наконец-то прогрызший решетки своей тюрьмы.

Нас провожали десятки изумленных взглядов и удивленный гул.

Два палача плечом к плечу — наверное, та еще картинка.

— Давай, вали отсюда! И не попадайся мне на глаза! — не очень убедительно крикнул нам в спину подоспевший к месту событий начальник городской стражи, грозно потрясая кулачищем, хотя в два счета мог бы догнать нарушителя. — Чтоб я тебя больше здесь не видел! По крайней мере, до пятницы... А то самого поставлю у позорного столба! Ты понял, Гай?

Мой приятель в ответ только поднял руку — мол, слышу тебя, брат.

— А ты не слишком погорячился? — негромко сказал я Гаю, шагая рядом с ним. — Помнишь — у меня вообще-то нет никаких гарантий, что у нас все получится.

— Да насрать, — сквозь зубы ответил Гай. — Будь что будет. Получится — не получится... Я весь этот месяц жил мечтой об этом моменте, и я от него не откажусь!

— А если не сложится? Что делать будешь?..

— А вот когда не сложится — тогда и думать буду, — просто ответил Гай. — Но с этими ублюдками работать больше не стану. Нахрен! Ты знаешь, что они сделали? Назначили этого выродка старшим надо мной! Решение справедливого правосудия нашего города! Думаешь, после такого я захочу этому правосудию служить? Да видел я их всех... в твоем ведре навынос.

Я, усмехнувшись, только головой покачал.

— Что, возьмем наших школьных коней и по-быстрому махнем к тебе, честно нажитое добро забрать?

— В жопу добро, — с каким-то хмурым отчаяньем отозвался Гай. — Все ценное у меня здесь, — хлопнул он по нагрудному карману своей куртки. — Я же каждый день ждал тебя. С утра до вечера часы считал. Так что поехали!

Я с искренним восхищением взглянул на приятеля.

Было что-то сильное, почти величественное в его решимости. И дело не только в эмоциях. Это отчаянное стремление Гая и клокочущий гнев