Без окон, без дверей - Джо Шрайбер

Дочь идет забрать домой…

В песне были еще куплеты, но гитара их заглушила, Оуэн отшатнулся от микрофона, хрипло выкрикивая слова, которых Соня не слышала. Когда закончил, стояла гробовая тишина. Потом кто-то хлопнул. Другой подхватил. Через мгновение зал наполнился аплодисментами и одобрительными криками. Не выразив ответной благодарности, Оуэн шагнул к стойке, где сидел на табурете Генри, в полном недоверии тараща глаза на отца.

— Слушай, — сказал Ред. — Соня, слышишь? Налей человеку выпить.

— По-моему… — начала Соня.

— Один стакан. Чего пожелает.

— Только кофе, — отрезала она.

— Что? — улыбнулся Ред, не веря своим ушам. — Отказываешься нас обслуживать?

Соня в самом деле отказывалась. Может быть, потому, что Оуэн вышел на сцену и прохрипел песню, поставив всех на уши. В любом случае очень приятно отказать в чем-то Реду. Почему она этого раньше не сделала?

— Вот именно.

— Хорошо. — Добродушное выражение на лице бывшего футболиста внезапно показалось нарисованным и уже начало шелушиться. — Откровенно, — сказал он, больше на нее не глядя, и бросил на стойку скомканные купюры. — Пошли, Оуэн. Более гостеприимные дерьмовые забегаловки еще открыты даже в этом дерьмовом городишке.

— Постой, — сказала Соня.

Ред все еще отсчитывал долларовые и пятидолларовые бумажки, а Оуэн задержался и оглянулся. Теперь вид у него был просто озадаченный, будто ему предложили выбрать себе союзников в стычке между теми, кого он минуту назад считал друзьями. Чуть глубже Соня разглядела низменную потребность. На лице мальчика ничего не отразилось. Генри, как всегда, погружен в океан, который он один видит.

— Точно кофе не хочешь? За счет заведения.

Оуэн открыл рот, Ред сказал что-то — Соня не расслышала.

— Пусть хоть Генри останется. В подсобке есть койка. Потом я его домой доставлю в полной целости и сохранности.

— Давай, парень. — Ред взъерошил волосы мальчика. — Развлекайся. — И обратился к Оуэну: — Готов, дружище? Дядя Ред до утра угощает.

— Не надо, Оуэн, — сказала Соня.

На этот раз он даже не оглянулся.

Женщина стояла в дверях Круглого дома абсолютно неподвижно. Тени в доме скрывали верхнюю часть лица, но он сразу узнал голос. Даже если бы не узнал, то узнал бы по запаху.

— Привет, Скотт, — сказала она.

— Колетта? — Он шагнул вперед, уже готовый сделать шаг назад. — Что ты тут делаешь? Я твоей машины не видел.

— Я ее за домом оставила из-за снега.

У пруда, понял Скотт, вспоминая слова тети Полины. Колетта посторонилась, и он вошел в дом. Где-то внутри тихо и равномерно стучали капли, будто вода лилась на литавры, громким эхом разносясь повсюду. Он снял пальто, набросил на лестничные перила, сбил снег с ботинок, видя, что Колетта наблюдает за ним из прихожей. Неподвижно стоя у стены, она казалась неотъемлемой частью дома, деревянной резьбой или вписанной в каминную раму фигурой, постоянной деталью обстановки. Улыбалась далекой, почти сонной улыбкой, прикрыв глаза, держа в руках какую-то длинную картонную тубу.

— Я тебе кое-что принесла.

Скотт взял тубу, открыл, поймал в ладонь хрусткое содержимое.

— Чертежи?

— В амбаре нашла, — объявила она. — Планы дома.

— Спасибо.

— Не хочешь взглянуть?

Он едва не сказал: «Уже видел», но удержался по некоему внутреннему побуждению. Не имея стола, чтобы расстелить листы, присел на корточки, развернул их на полу. Колетта наклонилась с другой стороны, придерживая за края. На ней была блузка с низким вырезом, легкая не по сезону, особенно при отсутствии отопления в доме, и, когда она нагнулась, Скотт не мог не заметить надутые хирургом груди, пышность которых еще сильнее подчеркивал тугой красный лифчик. Соски напряглись, отвердели, произведя желаемый эффект, несмотря ни на что. Колетта заправила прядь волос за ухо, взглянула на него.

— Видишь? — спросила она, ткнув пальцем в угол чертежа.

Он прочел:

Последний утвержденный план Круглого дома.

Выполнен архитекторами компании «Циммерман, Везек, Листер и Линн»,

Манчестер, штат Нью-Гэмпшир,

по заказу мистера Джоэла Таунсли Маста.

1871 г.

Либо он этой кальки раньше не видел, либо не заметил надписи. Трижды перечитал и поднял глаза на Колетту.

— Может, это мой прапрадед. Он дом выстроил?

— Дом всегда принадлежал вашей семье.

— Тогда почему все это у тебя?

— Я теперь городской историк. — Пожав плечами, Колетта подняла палец, и край листа свернулся. — Рада, что ты вернулся, Скотт. Вообще не должен был уезжать. — Она пошла по коридору, и он понял куда: к столовой. — Даром времени не терял.

— Что?

— Я прочла рассказ, пока ждала. Надеюсь, не возражаешь.

В импровизированном рабочем кабинете, устроенном в столовой, Скотт увидел аккуратно сложенные в стопку страницы отцовской рукописи рядом с надувным матрасом. С другой стороны от него ноутбук с ярко светившимся монитором, наполовину заполненным текстом, где Колетта дошла до конца написанного. Там же стакан и бутылка джина в последних лучах угасавшего солнца.

Дубовая дверь в углу настежь распахнута. Он пошел к ней, закрыл с предельной осторожностью, слыша щелчок замка.

Колетта наблюдала за ним.

— Твой отец обладал хорошей фантазией.

— Видно, это погубило семью.

— Может, я помогу составить картину. Макгуайры всегда покровительствовали искусствам, а мое слабое место — поиски забытых причин. — Она вдруг развернулась, схватив его крепче, чем он ожидал. — И одна из них я.

— Колетта…

— Ш-ш-ш…

— Слушай…

— Помнишь тот вечер, когда ты привез мое бальное платье?

— Прекрати, — слабо выдавил он.

— У нас есть последний шанс. — Вместо легкомысленного флирта в тоне проскользнуло отчаяние. — Знаешь, на этот раз может получиться.

— О чем ты?

Она уже прильнула к его губам, проглотив последние слова, слизнув их мягким языком с привкусом можжевельника. Пятясь вместе с ней по комнате, Скотт реагировал бессознательно, будто во сне. Чувствовал, как опытные пальцы исследуют топографию его тела, пробегают по надувному матрасу, сбрасывают бумаги, листы разлетаются во все стороны, со звоном падает стакан, исчезая с солнечного света.

Нехорошо. Не имеет значения. Теперь совсем другая область сознания взяла происходящее под контроль — некий животный элемент, давно наглухо задавленный лекарствами. Колетта уже навалилась, объяла теплом и тяжестью, тело самостоятельно принимало решения, он не мог им управлять, даже если бы захотел, хотя даже и не хотел. Он хотел пригвоздить ее, сокрушить, раздавить, рвануть за волосы, отказавшись от всяких претензий на неопределенность ради одного жестокого, сильного, бескомпромиссного акта. Который уже осуществился. Разделявшие их одежды как бы растворились, сами по себе спали, осталось лишь опьяняющее ритмичное трение разгоряченной плоти. Скотт просунул руку между ее ногами, сразу почувствовал влажность, протиснулся внутрь. Там было тесно и скользко, она его стиснула с немалой силой. Толкнувшись бедрами, он проник до конца.