Тайны смерти русских писателей - Виктор Еремин

Конча этот опыт, приказал полицеймейстеру Посникову, разобравши по частям эшафот, отправить в разное время от 11 до 12 часов ночи на место казни в Кронверк близ Петропавловской крепости. Эшафот был отправлен на шести возах и неизвестно по какой причине, вместо шести возов, прибыли к месту назначения только пять возов, шестой, главный, где находилась перекладина с железными кольцами, пропал, потому в ту же минуту должны были делать другой брус и кольца, что заняло время около 3 часов, и вместо двух часов казнь совершилась в 5 часов утра.

В 12 часов ночи генерал-губернатор, шеф жандармов со своими штабами и прочие власти прибыли в Петропавловскую крепость, куда прибыли и солдаты Павловского гвардейского полка, и сделан был на площади против Монетного двора каре из солдат, куда велено было вывести из каземат, где содержались преступники, всех 120 осужденных, кроме пяти приговоренных к смерти. 120 этих преступников были выводимы в каре, а пять осужденных к смерти в то же время ночью под конвоем павловских солдат, при полицеймейстере Чихачаве, в Кронверк, на место казни. Эшафот уже строился в кругу солдат. Преступники шли в оковах; Каховский шел впереди один, за ним Бестужев под руку с Муравьевым, потом Пестель с Рылеевым под руку же и говорили между собою по-французски, но разговора нельзя было слышать. Проходя мимо строящегося эшафота, в близком расстоянии, хоть было еще темно, слышно было, что Пестель, смотря на эшафот, сказал: «C’est trop»[97]. Тут же их посадили на траву в близком расстоянии, где они оставались самое короткое время. Так как эшафот не мог быть скоро готов, то их развели в Кронверк по разным комнатам, и когда эшафот был готов, то они опять были выведены из комнат при сопутствии священника. Полицейместер Чихачев прочитал сентенцию Верховного суда, которая оканчивалась словами: «За такие злодеяния повесить!»

Рылеев взошел на эшафот, за ним последовали прочие, они размещены были так:

1. Пестель (с правой стороны).

2. Рылеев.

3. Муравьев.

4. Бестужев.

5. Каховский.

При казни было два палача, которые надевали сперва петлю, а потом белый колпак. На груди у них была черная кожа, на которой было написано мелом имя преступника; они были в белых халатах, а на ногах были тяжелые цепи. Когда все было готово, с нажатием пружины в эшафоте, помост, на котором они стояли на скамейках, упал, и в то же мгновение трое сорвались — Рылеев, Пестель и Каховский упали вниз. У Рылеева колпак упал, и видна была окровавленная бровь и кровь за правым ухом, вероятно, от ушиба. Он сидел скорчившись, потому что провалился внутрь эшафота.

Я подошел к нему, он сказал: «Какое несчастие!»

Генерал-губернатор, видя с гласису[98], что трое упали, прислал адъютанта Башуцкого[99], чтобы взяли другие веревки и повесили их, что и было немедленно исполнено.

Я был так занят Рылеевым, что не обратил внимания на остальных оборвавшихся с виселицы и не слыхал, говорили ли они что-нибудь.

Когда доска была опять поднята, то веревка Пестеля так была длинна, что он носками доставал до помосту, что должно было продлить его мучение, и заметно было некоторое время, что он жив. В таком положении они оставались полчаса; доктор, бывший тут, объявил, что преступники умерли. Тогда веревки обрезали и отнесли их тут же на одну телегу, и полицеймейстер Дершау отвез их в сарай Кронверка. Когда с них снимали петли, то слышен был звук вроде хрипения, вероятно от спертого воздуха.

Где они похоронены, неизвестно. Говорят, что тела с гирями спустили в море на острове Голодай.

Зрелище это на близко присутствующих имело сильное влияние: архитектор Герней умер через месяц от горячки. Полицеймейстер Посников страдал от болезни более года и умер; он всегда говорил, что это было причиной его болезни.

Окончив рассказ, он сказал: «Много времени прошло с тех пор, но ни разу не могу вспомнить без слез об этих несчастных»»[100].

Демократическая молва приписала сорвавшемуся с виселицы Рылееву иные слова: «Бедная Россия! И повесить-то порядочно не умеют». Молва и рассказ участника процедуры казни — разные весовые категории истины.

Князь Сергей Михайлович Волконский (1860–1937) в книге «О декабристах. По семейным воспоминаниям» вообще зафиксировал несколько фраз, приписывавшихся Рылееву, одна пошлее другой: «Известен случай с Рылеевым, — у него оборвалась веревка; его вздернули вторично. Между двух повешений к нему вернулся дар речи. И вот тут разногласие, что он сказал? По одним источникам, он сказал: «Подлецы, даже повесить не умеют». По другим, он сказал: «И веревки порядочной в России нет». По свидетельству Марии Николаевны, он сказал: «Я счастлив, что дважды умираю за отечество». Кому верить? Скажу, что это, пожалуй, не важно, что он сказал. Он, может быть, ни одной из трех фраз не сказал; но важно, что и кому можно приписать…»

Однако верхом пошлости можно признать длинное обращение полупридушенного Кондратия Федоровича к восседавшему в отдалении на коне и внятно не слышавшему даже орущих в полный голос исполнителей казни генералу Кутузову:

— Вы, генерал, вероятно, приехали посмотреть, как мы умираем. Обрадуйте вашего государя, что его желание исполняется: вы видите — мы умираем в мучениях.

На что Кутузов якобы истерично закричал:

— Вешайте их скорее снова…

Гордый же Рылеев прокомментировал этот вопль:

— Подлый опричник тирана. Дай же палачу твои аксельбанты, чтоб нам не умирать в третий раз.

Эта трагикомическая история стала скорее оскорблением памяти Рылеева, чем возвысила имя его.

Вечером того же дня, когда казнили декабристов, на Елагином острове кавалергарды устроили великолепный праздник с фейерверком в честь императрицы Александры Федоровны, накануне у нее были именины.

Через несколько дней военного инженера Матушкина разжаловали в солдаты за скверное изготовление эшафота для вождей декабристов.

19

13 июля 1826 г. Николай I издал манифест, который подвел черту под делом декабристов:

«Божиею милостию Мы, Николай Первый, Император и Самодержец Всеросийский и прочая, и прочая, и прочая.

Верховный Уголовный Суд, Манифестом 1-го июня сего года составленный для суждения государственных преступников, совершил вверенное ему дело. Приговоры его, на силе законов основанные, смягчив, сколько долг правосудия и государственная безопасность дозволяли, обращены нами к надлежащему исполнению и изданы во всеобщее известие.