Ева - Ева Миллс

– Далеко собралась? – рука Локи на моем плече вернула меня в реальность и в сердце снова закололо. Я же знала, что он здесь не навсегда, почему я позволила себе так привязаться. Я резко сбросила его руку и отодвинулась.

– Не трогай меня.

– Да какая муха тебя укусила?

– Я хочу домой. Я хочу домой!

– Хорошо. Я отвезу. Но сначала объясни, что произошло.

– Когда ты уезжаешь? – против воли я чувствовала, что начинаю кричать и усилием взяла себя в руки.

– Куда?

– В Нью-Йорк.

– С чего ты взяла, что я поеду?

– Ты мне сказал.

– Нет, безумная, я сказал, что Лора мне предложила поехать. Я отказался.

– Нет.

– Да.

– Нет!

– Да! Ты хотела посмотреть мои картины? Иди, смотри.

– Сейчас?

– Давай-давай, выбирай любую, смотри же. Быстрей, пока я не свернул тебе шею.

Я подошла к стене, перевернула первое полотно. И застыла перед ним как жена Лота. Отмерев, открыла другую. Потом пошла вдоль, переворачивая картины, как кусочки пазла. Выстроив все в ряд, я сделала несколько шагов назад.

На меня смотрел наш город. Знакомые места, дома, люди, улицы – все выглядело знакомым и в то же время подсвеченным. Как будто тот, кто смотрел со стороны, нашел особый ракурс, с которого самые обычные люди и вещи казались волшебными. Мистер Голд, властный и строгий чернокнижник, мой отец, справедливый и любящий воин, Ронни, одинокая и мудрая королева, Фрэн, прекрасная и печальная принцесса, Нил, красивый и самоуверенный принц, мама, сильная и хрупкая всадница – орхидея из стали – вспомнила я слова Равика33 – моя мама орхидея из стали.

И везде, везде я. Отражением в зеркале, рябью на воде, тенью на скамейке, птицей на ладони – на каждой картине я нашла свой образ, свои глаза, волосы, губы. Стало ясно, почему Локи никогда не показывал мне своих работ – он никогда мне не говорил о любви, но собранные вместе эти картины были не чем иным, как признанием.

– Ты остаешься?

– Я остаюсь. С чего ты вообще взяла, что я куда-то собрался? Сама себе что-то подумала и решила! Зачем бы мне тогда нужна была эта квартира?

И правда.

– А если я уеду? Поступлю…да хоть в Нью-Йорк!

– Это хорошо. Нью-Йорк всегда хорошо. Но потом ты вернешься. И я буду здесь.

– А если я не вернусь?

– Это уже другая история. Но я буду здесь.

– Ты не уедешь?

Он подошел и обнял меня и на этот раз я не отстранилась.

– Нет, Ева. Больше нет.

Железные обручи вокруг сердца лопнули и, только вдохнув полной грудью, я поняла, что почти не дышала все это время. Слезы все-таки полились из моих глаз, но мне было все равно, я не вытирала их. Встав на цыпочки, я поцеловала Лукаса, а он ответил мне. Начавшись как утешение, скоро наш поцелуй наполнился страстью и мы, не сговариваясь, начали раздевать друг друга. Соскучившееся по ласкам тело мгновенно отзывалось на прикосновения рук Локи, в крови разливался пожар.

– Не останавливайся. – прошептала я ему и на этот раз это была правда.

Подхватив меня на руки, Локи отнес меня в спальню и на какое-то время мир перестал существовать.

Я до сих пор не могу подобрать слов, даже чтобы самой себе описать тот раз, не скатываясь в пошлость или пафос. Каждый раз, доходя в романе до моментов, в которых автор ставит многоточие, я никогда не понимала, почему бы не рассказать читателю все как есть, но сейчас я знаю. Не все можно выразить словами – волшебство, произнесенное вслух, рассеивается и становится обычным. Ведь процесс, по сути, всегда одинаков: переплетение рук, ног, поцелуи, горячечное дыхание и нежный шепот – но иногда случается так, что ты понимаешь, почему этому поют оды поэты и называют единением двух сердец.

В тот вечер мы с Лукасом стали близки – и никогда после это ощущение не проходило.

Позже, когда я лежала в кольце его рук, а он целовал мои волосы, я сказала:

– Я все вспомнила. Про то, что было раньше.

– Правда? – я не видела лица Лукаса, но в его голосе сквозила давняя боль.

– Правда. Оказывается, я давно тебя люблю.

– Да. И я тебя давно. – он лег на спину, закинув одну руку за голову, а я легла на вторую, положив голову ему на плечо.

Память действительно вернулась ко мне, как будто в голове открыли задраенный шлюз и многие вещи обрели свой смысл. Я потрогала близнецов на груди.

– Почему ты не сказал, что это на самом деле мой медальон?

– Я сказал.

– Ты сказал, что это подарок дорогого друга.

– Так и есть. Помнишь, как ты мне его отдала?

Теперь помнила. Я подарила свой кулон – самую ценную вещь, которая у меня девятилетней была – Лукасу, лучшему другу и любимому детской, но от этого не менее сильной любовью. Я ясно видела, как надеваю его ему на шею, словно посвящаю в рыцари:

– Он будет хранить тебя от всех бед и невзгод.

– А кто же будет хранить тебя?

– Мама и папа. И мистер Голд – даже тогда моя вера в Роберта Голда была нерушимой. – А когда ты вернешься на мне жениться, то я заберу медальон.

Трудно было не рассмеяться восемнадцатилетнему парню на такое предложение из уст ребенка, но Локи сдержался:

– У тебя, я погляжу, все расписано.

Я серьезно кивнула, и он все-таки рассмеялся.

– Теперь нам, наверное, полагается, дать клятву на этом волшебном камне?

– Да. Я первая. Клянусь вырасти красавицей и всегда смешить тебя.

– Ева! – Локи театрально застонал. – Я не читаю сказок, но уверен, что в них клянутся как-то по-другому!

– И как же это?

– Да хоть бы и так!

Он встал на одно колено, и взял мою руку и глядя мне в глаза, без тени усмешки произнес:

– Клянусь хранить тебя в своем сердце во время своих странствий, и объехать весь мир в поисках приключений, и когда пройдет три раза по три года я вернусь и обменяю твой медальон на твои руку и сердце.

– Я принимаю твою клятву, сэр Лукас – серьезно произнесла я, а потом, нарушив торжественность момента, бросилась ему на шею и зарыдала:

– Я не хочу, чтобы ты уезжал!

– Ну-ну, не плачь, глупая. Мы же только что решили, что я вернусь и мы поженимся.

– Ага, через девять лет! Я тогда буду уже ужасно старой!

– Ева, тебе будет всего-то почти восемнадцать! Ну вот как мне сейчас. Я же нестарый еще?